Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Сиракузы отныне обозначали год. Святость его сана должна была служить известной гарантией против революционных стремлений. Рядом с ним стоял, вероятно, „президент' (проагор), как руководитель заседаний Совета и Народного соб­рания. Труднейшей задачей было упорядочение военного ведомства, потому что только со стороны счастливого пол­ководца можно было опасаться попытки к восстановлению тирании. Правда, без коллегии стратегов невозможно было обойтись, но их компетенцию ограничили военным делом; в случае новой войны с варварами решено было пригласить главнокомандующего из Коринфа. Наиболее влиятельным органом в государстве был, по-видимому, Совет из шестисот членов, в который могли избираться только состоятельные граждане; однако последней инстанцией для решения всех важнейших вопросов оставалось Народное собрание. Анало­гичный строй был установлен и в остальных городах Сици­лии.

Между тем необходимо было не только обеспечить си­цилийским общинам внутреннюю свободу, но также дать им возможность защищаться против внешних нападений. С этой целью все неподвластные Карфагену города острова были сплочены в один союз во главе с Сиракузами. Однако это федеративное устройство ни в каком отношении не должно было ограничивать автономию участвующих в сою­зе общин; какое бы то ни было верховенство Сиракуз над союзными государствами было исключено с самого начала. Поэтому для того, чтобы союз не распался при первом же кризисе, надо было настолько усилить Сиракузы, чтобы са­мый перевес реальных сил принудил остальные города под­чиняться руководящей общине. С этой целью Тимолеон убе­дил граждан Леонтин переселиться в столицу Сицилии; гра­ждане Агириона получили сиракузское право гражданства, и их область была соединена с сиракузской. Из числа колони­стов, прибывших в Сицилию из Греции, огромное большин­ство также было поселено в сиракузской области, благодаря чему число граждан последней возросло до 60 тыс., что со­ответствует народонаселению приблизительно в 200 тыс. человек. Правда, все это не могло возместить недостатка прочной союзной организации.

Окончив политическое и экономическое преобразование Сицилии, Тимолеон сложил с себя диктаторскую власть, ко­торою он пользовался уже почти восемь лет. Внешним пово­дом к этому была болезнь глаз, которая постигла его во вре­мя войны с Гиппоном и Мамерком и благодаря которой он спустя короткое время совершенно ослеп. На старую родину его не влекло; его связывали с нею только мрачные воспо­минания, а те места, которые были ему знакомы с детства,— великолепный Коринф с его высокой цитаделью, оба моря и широкий венец гор кругом, — теперь он все равно уже не мог их видеть. Поэтому он решил провести остаток своих дней в Сиракузах, среди народа, который он освободил от тирании и спас от иноземного ига. Но и удалившись с поли­тического поприща, он продолжал неустанно следить за хо­дом событий и по-прежнему оберегал от ошибок и напастей страну, ставшую его второй родиной. Когда предстояло об­суждение важных дел, он по просьбе друзей приезжал в те­атр, где был собран народ, и тогда толпа в благоговейном молчании внимала словам слепого старца, и его совет бес­прекословно принимался собранием. Вечер жизни Тимолео­на был ясен; грех братоубийства был искуплен, и Тимолеон мог спокойно ждать, пока пробьет его последний час. Когда он умер, весь город шел за его гробом, и могильный памят­ник его был воздвигнут на середине рынка.

И Тимолеон заслужил эти почести; из глубокого упадка он поднял греческую Сицилию до нового блеска и после долгого рабства вернул ей свободу. С ничтожными средст­вами он совершил великое дело, не потому, что он был гени­альным политиком и полководцем, а потому, что он был цельной натурой, потому что всецело отдался своему делу. Правда, его создание было недолговечно, потому что при тогдашних условиях независимость сицилийских греков могла быть обеспечена не слабым соединением автономных городских общин, а лишь строгой военной монархией, — и время ее было близко. Но если боги, по мнению современ­ников, явно споспешествовали Тимолеону, то не последнею их милостью к нему было то, что они отозвали его раньше, чем разразилась буря, которая должна была разрушить его творение.

Немногим лучше, чем положение сицилийских греков в момент прибытия Тимолеона, было около этого же времени положение греческих городов на материке Италии. Кима еще около 420 г. пала под натиском кампанцев; недолго спустя, в конце V и начале IV века, Посейдония, Пике и Ла­ос перешли в руки луканцев. Затем последние проникли и в нынешнюю Калабрию, где родственные им обитатели внут­ренней части страны, платившие до сих пор дань грекам, тотчас же примкнули к ним. Соседство их скоро сделалось для эллинов настолько опасным, что Дионисий около 385 г. задумал провести через Скиллетийский перешеек укреплен­ную линию, чтобы оградить от грабежей варваров по край­ней мере те города, которые были расположены к югу от пе­решейка. Это предприятие не было доведено до конца, но цель все-таки была достигнута, и дальнейшее наступление луканцев остановлено. Но когда Сицилийская держава рух­нула вследствие похода Диона, запруженный поток прорвал­ся с тем большей силой. Обитатели долин лесистой Силы чувствовали себя уже достаточно сильными, чтобы расторг­нуть старый союз с луканцами. Они образовали собственный союз, столицей которого сделалась Консенция в долине верхнего Крафиса; участвовавшие в союзе племена называли себя общим именем бруттийцев. Новый союз победоносно защищал свою независимость против луканцев и все более раздвигал свои границы насчет прибрежных греков: Сибарис на Треисе, Терина, Гиппоний и ряд более мелких городов один за другим перешли в руки воинственных горцев, и вскоре на всем огромном пространстве от Катанзарского пе­решейка до Сириса из греческих общин оставались целы еще только Кротон и Фурии.

Тарент также со времени крушения Сиракузской держа­вы сильно страдал от нападений своих соседей мессапийцев и луканцев. Не будучи в состоянии собственными силами защищаться против этих врагов, он обратился за помощью к своей метрополии Спарте, по примеру Сиракуз, которые только что, и с таким блестящим успехом, обратились с та­кою же просьбою к своей метрополии Коринфу. Со времени неудачного окончания Фокейской войны Спарта была в Гре­ции совершенно изолирована и перевесом Македонии осуж­дена на полное политическое бездействие; поэтому энергич­ный царь Архидам III охотно воспользовался случаем, кото­рый давал ему возможность открыть себе на Западе более обширную арену деятельности и по примеру своего велико­го отца бороться с варварами за эллинов. Если простой ко­ ринфский гражданин, никогда не командовавший войском, сумел со столь малыми средствами достигнуть в Сицилии столь крупных успехов, то какое блестящее поприще ждало там спартанского царя! Итак, Архидам набрал отряд наем­ников, подобно Тимолеону — преимущественно из остатков фокейской армии, и с этим войском переправился в Италию (343 г.). Но его надежды не оправдались. После нескольких лет борьбы с воинственными италийскими племенами он погиб вместе со своим войском в сражении с луканцами при Мандонии, по преданию, в тот самый день, в который бео­тийцы и афиняне были побеждены Филиппом при Херонее (338 г.).

Тем не менее Архидам на некоторое время избавил тарентинцев от гнета; но вскоре италийские племена снова на­чали теснить их. Спарта, занятая войною с Македонией, бо­лее не могла поддерживать свою колонию, и тарентинцам не оставалось другого выхода, как обратиться к своему могу­щественному соседу, царю эпирскому Александру. Он охот­но принял их предложения в надежде, что ему удастся на Западе создать себе державу, какую в это же время готовил­ся создать на Востоке его племянник Александр Македон­ский. Он располагал гораздо более значительными силами, чем Архидам, и потому сумел достигнуть гораздо более крупных успехов. Победоносно прошел он Япигию вверх до Арпи и взял порт последнего, Сипонтум; педикулов он за­ставил заключить с собою союз, мессапов покорил. Он про­шел через всю Луканию от Тарентского залива до Пестума; затем он в долине Силара повернул к северу и здесь наголо­ву разбил соединенное войско луканцев и самнитов. Алек­сандр дал почувствовать свою силу и бруттийцам: он взял их главный город Консенцию и снова освободил Терину, кото­рую они лишь за несколько лет перед тем отняли у греков. Покоренные племена принуждены были дать царю заложни­ков, которых он отослал в Эпир. Еще никогда греческое оружие не проникало в Италию так далеко на север; от Гаргана в Апулии, от мыса Минервы в Кампании вся южная часть полуострова находилась во власти Александра. Его влияние простиралось уже и за эти границы. Даже римляне, которые за несколько лет перед тем утвердились в Кампании и через это вступили в антагонизм с самнитами, заключили с эпирским царем союз и дружбу.

В Таренте эти неожиданные успехи его союзника нача­ли, наконец, возбуждать сильную тревогу. Со стороны ново­го владыки Нижней Италии свободе Тарента грозила гораздо большая опасность, чем когда- либо со стороны луканцев и мессапов. После опытов последнего полу столетия каждому мыслящему человеку должно было быть ясно, что только военная монархия может послужить для италийских греков надежным оплотом против нападений воинственных племен изнутри страны; но грек искони видел в