мэтр Изар приступает к вопросам:
— Был ли свидетель на Украине?
— Да, в 1934 году.
— Что сталось со следующими членами партии, бывшими в правительстве Украины: Коссиор?
— Не слыхал такой фамилии.
— Хатаевич?
— Не слышал никогда.
— Любченко?
— Не знаю… (Кравченко, тихо: не крути, не крути, отвечай!
— Якир? Строганов? Марголин?
Василенко сердится, нервничает.
— Почем я знаю!
Мэтр Изар: Куда девались старшие инженеры: Блинов?
— Где-то работает.
— Бирман? Радин? Калашников? Беликов?
Вюрмсер: Это что-же, телефонный указатель?
Изар: Да, тюремный и лагерный! Отвечайте, где Вишнер, Стрепетов, другие? Они все погибли во время чистки!
Нордманн: Потому русские и выиграли войну, что у них не было пятой колонны.
Но Василенко, отвечающий все время: не могу знать, не слыхал, что вы ко мне пристали! — как-то сразу отпал, съежился, примолк.
В зале движение. Судьи угрюмо слушают список ничего не говорящих им фамилий!
Мэтр Изар еще не кончил. Он спрашивает, слыхал ли свидетель что-нибудь о «тройке», которая могла приговаривать заочно?
— Нет… Впрочем, я никогда не вмешиваюсь в дела НКВД.
— А что вы слышали об Особом Совещании, так называемом ОСО, которое было учреждено после того, как убрали Ежова и Ягоду?
Василенко (плаксиво): Я не знаю… Что было бы, если бы я спросил господина адвоката о производстве труб?
Изар: Куда девались 50 из 71 членов большевицкой головки после чисток?
Василенко (совершенно потерянный): Я не буду больше отвечать. Я не занимаюсь статистикой.
Мэтр Альперович: Что вы знаете о коллективизации и раскулачивании? О голоде на Украине? О гибели скота?
Василенко: Я мало занимался этим. Я жил всегда в городе и не выезжал в деревню.
Ему читают речь Сталина, от 1930 года, в которой этот последний требует насильственной коллективизации.
Кравченко: Это слова самого Сталина!
Василенко: Я думаю, мы прекратим этот разговор… ну, что это, право!
(В зале поднимается гул, председатель призывает к порядку.)
Вюрмсер: Что было бы, если бы мы вас спросили: куда девались Дорио, Фроссар, Кламамюс, Бержери?[4]
Мэтр Изар подхватывает последнее имя:
— Если это камень в мой огород, то я сотрудничал с Бержери ровно столько времени, сколько вы сами!
Человек лучшего общества
Жак Николь, запоздалый французский свидетель ответчиков, ученый, друг Жолио-Кюри и покойного профессора Ланжевена. Это господин весьма почтенной наружности с волосами двух разных цветов и длинной губой. Он бывал в России, понимает по-русски.
— Я много раз был в этой стране и должен сказать, что всем там живется превосходно, — начинает свои показания Николь. — Прежним «гран-сеньорам» и новым людям — всем одинаково свободно и хорошо жить. Писатели и артисты, как молодые, так и старые, очень довольны своей жизнью, все имеют возможность работать, ученые процветают, нас кормили обедами, потом мы гостили у знаменитых академиков в гостях. В нашу честь был устроен суд над преступниками. Суд этот был так гуманен, что в антракте обвиняемым подавался чай и все, что им было нужно. Мои друзья — прежний «гран-сеньор». Николай Крылов, знаменитый украинский писатель, академики Гамалея, Трайнин — все отлично себя чувствуют.
В эту минуту мэтр Изар не выдерживает и что-то тихо говорит, видимо, не очень лестное для свидетеля. Тот немедленно обижается:
— Я привык вращаться в лучшем обществе, — заявляет он, — и не позволю себя оскорблять.
Председатель: Что вы можете еще сказать?
Николь: Я мог свободно ходить по улицам и днем и ночью, меня никто не трогал.
Свидетеля отпускают, поблагодарив, и не задав ему ни одного вопроса.
Документ Нордманна
Прежде чем закрыть заседание, мэтр Нордманн просит председателя предоставить ему слово.
Нордманн желает обнародовать один документ, который он считает капитальным для всего дела. Это — анкета, заполненная Кравченко в 1942 году. Оригинал ее привезен советскими свидетелями из Москвы. Из этой анкеты явствует, во-первых, что Кравченко назвал только одно учебное заведение, в котором учился, не написал, что был в комсомоле, не имеет никаких наград и т. д.
Кравченко внимательно осматривает документ и заявляет, что он не может сейчас сказать, подлинный ли он или поддельный. Что касается до ответов на вопросы, то в России каждый человек на своем веку заполняет сто анкет и не во всех все пишет.
— Я думаю, завтра, после очных ставок, все и без того будет ясно, — говорит он.
Мэтр Изар, со своей стороны, считает, что завтрашнее заседание все решит.
Нордманн: Может быть, Кравченко желает графологическую экспертизу документа?
— Нет, пока в этом необходимости нет.
Заседание закрывается в 7 часов вечера.
Девятый день
Третья неделя процесса В. А. Кравченко закончилась в среду, 9 февраля, в обстановке такого напряжения, какого мы еще не видели.
«Лэттр Франсэз», с которыми мэтр Изар и мэтр Гейцман играли, как кошка с мышью, получили поражение, которого, конечно, не ожидали.
Растерянность редакторов этой газеты и раздражение их адвокатов доведены были до предела, публика шумно выражала свои чувства, председатель и судьи с олимпийским спокойствием взирали на происходящее.
