Десятый день
Десятый день процесса В. А. Кравченко был посвящен опросу свидетелей со стороны ответчиков: их ожидалось большое количество, но без четверти три выяснилось, что свидетельская комната пуста.
Председатель объявил перерыв на целый час, после чего появилось еще три человека, и в 5 ч. 45 м. заседание было закрыто.
Мэтр Нордманн и другие адвокаты не могли дать этому факту никакого объяснения, обещав, что на следующий день их свидетели непременно будут.
Мэтр Изар в начале заседания отсутствовал.
«Красный» генерал Пети
Французский генерал Пети начинает свои показания:
— Все мы были готовы биться, чтобы сбросить с себя советское ярмо, — говорит он.
Смех в зале.
Генерал оговорился! Он хотел сказать «фашистское ярмо». После такого блестящего начала, генерал переходит сразу к критике книги Кравченко:
— Советские писания все длинные и тягучие, — говорит он, — а эта книга написана так бойко, что она не может принадлежать перу бывшего советского подданного. В ней чувствуется перо американского журналиста. Память автора совершенно неправдоподобна. Однако, есть и ошибки: так, например, зима 1941 года была поздней, а не ранней, как утверждает Кравченко.
Я был три года в советской России, — продолжает далее генерал, — люди умирали не только за Родину, но и за режим. Режим обещал им счастливую жизнь в будущем. Сталин лично мне говорил: мы заботимся о массах. (Смех.) Солдаты бросались на вражеские танки потому, что у них был идеал.
После Лаваля, я был первый француз, принятый генералиссимусом. (Смех.) Сталин сказал мне: мне нечего скрывать от французов! Он позволил мне ходить всюду и смотреть на все, на что я захочу. Все, кого я встречал, были энтузиасты советского режима. Бывали исключения, но они незначительны.
Молотова я тоже встречал. На одном рауте он благосклонно беседовал со мною полчаса, а с остальными только поздоровался. Когда немцы пришли на Украину, они хотели «расколхозить» крестьян, но те не пожелали этого. Они были довольны своей жизнью.
Мэтр Гейцман: Я хочу задать свидетелю один вопрос: что меньшевики — русские?
Генерал Пети (чешет в затылке и в этот момент его снимают): Я не понимаю вопроса.
Мэтр Гейцман: Сим Томас написал «Лэттр Франсэз», что книгу Кравченко сочинили меньшевики. Свидетель говорит, что ее могли написать только американцы. Что же, меньшевики американцы, что ли?
Мэтр Нордманн: Меньшевики живут в Америке 20 лет.
Мэтр Гейцман: Второй вопрос: есть ли в России свобода слова?
Генерал Пети: Я не могу ответить. Там это соответствует режиму. Режим не похож на наш.
Мэтр Гейцман вынимает из портфеля номер «Фран-Тирер» от 11-го февраля. В этом номере было напечатано письмо свидетеля Цилиакуса, выступавшего на суде от «Л. Ф.», который подтверждает письмом в эту газету, что в России свободы слова не существует.
Движение в зале.
Симпатичный свидетель ответчиков
К барьеру выходит тугой на ухо, престарелый французский инженер, долго живший в России, Жюль Кот.
Мэтр Нордманн рекомендует его, как автора книги «Французский инженер в Советском Союзе», вышедшей в 1946 году в изд. Кальман-Леви. Кот, по словам адвоката «Л. Ф.», всю жизнь прожил в России.
Кот: Нет, не всю жизнь, но с 1911 года по 18-ый, затем с 1929 по 1932 и три месяца в 1936 году. Я получал долларами и очень много. Работал по контракту. Было очень приятно.
Старенький инженер настолько туг на ухо, что его подводят под самое кресло председателя.
Председатель: Что вы знаете о чистках?
Кот: Ничего не знаю. Но был процесс промпартии при мне. 7 000 инженеров было арестовано. Вообще же люди были довольны своей жизнью; некоторые, впрочем, выражали свое недовольство. Один директор завода очень был недоволен.
Председатель: Что же с ним сделали? Арестовали его?
Кот: Да, арестовали. (Смех).
Председатель: Судили?
Кот: Да. И приговорили к смертной казни. (Шум в публике).
Он говорит быстро, не слышит вопросов, ему хочется рассказать как можно больше о том, какие русские симпатичные и как, вообще, ему самому хорошо жилось в этой стране.
Мэтр Гейцман: Я хотел бы знать, кто лгал: депутат Гренье или Кравченко? Гренье нам сказал, что в России жалованья все более или менее одинаковы. Кравченко же говорит в своей книге, что между рабочим и инженером — огромное расстояние.
Кот: Разница жалований очень большая!
Мэтр Гейцман: Значит, лгал Гренье!
Молотов или не Молотов?
На часах — 2 часа 40 минут.
Выясняется, что никаких свидетелей больше нет, что ответчики не позаботились их вызвать. Мэтр Нордманн встает и просит слова.
Нордманн: Вся пресса говорила на прошлой неделе о том, что Молотов назначил Кравченко директором завода. Между тем в документе, который был нам представлен, наркомтяжпром назначил Кравченко на эту должность, а Молотов только говорил о значении самого предприятия.
Председатель: Мы так и поняли.
Нордманн: В стенограмме прошлого заседания я вижу неясность.
Вюрмсер: Пресса была введена в заблуждение!
Мэтр Гейцман: Обратитесь к документам. Мы их представили председателю.
Председатель (читает): Наркомтяжпром назначил молодого инженера Кравченко…
Нордманн: Это текст Молотова?
Председатель (читает): Молотов на 18-ом съезде… третья пятилетка… крупное предприятие…
Мэтр Гейцман: Мэтр Изар ответит вам на это. Вы вызываете этот инцидент, когда он отсутствует, для того, чтобы протянуть время: ваших свидетелей нет!
Председатель соглашается с Гейцманом и прерывает спор. Он принужден объявить перерыв, так как свидетели защиты не явились.
«Белый» генерал — советский патриот
