Нордманн: Кто свидетелю дал эту русскую газету?
В зале продолжительный шум. Удалов пожимает плечами.
Вторая и третья очные ставки
Рядом с Удаловым становится Зинаида Горлова. Она начинает с места в карьер с брани:
— Негодяй, провокатор! Это ложь, что мой отец — враг народа.
Удалов: Я вовсе не считаю, что человек, сосланный НКВД — враг народа. Наоборот!
Горлова: Мой отец — умер. Провокатор! Вам хотелось сделать меня вашей любовницей, но это не удалось. (Голос ее приобретает весьма визгливые ноты.)
Удалов (спокойно): г. председатель, гарантируйте меня, пожалуйста, от комплиментов г-жи Горловой.
Председатель Горловой: Вы можете вернуться на ваше место.
Но Удалова еще не отпускают: на место Горловой, тучный, сердитый, выходит Романов. В публике движение.
Романов, видимо, пораженный французским судом, свободой, с которой публика выражает свои чувства (весьма недружелюбные к его особе), дерзким поведением адвокатов, смелостью самого Кравченко, привыкший к решению всех вопросов «единогласно», становится в позу и начинает речь:
— Мы не хотели больше приходить сюда, — говорит он, — общаться с изменниками нашего народа. Нам было неприятно все это (обводит рукой зал). Здесь несколько человек предателей…
Кравченко: Их сотни тысяч!
— …говорят все о сексуальных сюжетах. Грязь всякую выносят… А я скажу, что через три недели после приезда, Кравченко в Америке сошелся с одной дамой…
Продолжительный шум в публике, смех, гул. Председатель грозит очистить зал.
Мэтр Изар: Зачем он, собственно, здесь?
Романов: Но мы решили оставаться до конца процесса!
Мэтр Изар: Он очень хорошо представляет свою страну.
Романов: Пора знать правду об этих гадах! Здоровенный человек рассказывает нам о пытках. Они все хотят сказать, что в СССР — ад, но председателю ясно, что мы победили Гитлера. Этот господин (на Изара) перевернул все наши факты. Это адвокатская хитрость переворачивать все вверх дном. (Обращаясь к председателю.) Но мы к вашим услугам и готовы всегда разоблачать…
Конец речи тонет в шуме, поднятом публикой. Романов злобно окидывает взглядом зал, и видят насмешливые лица.
Морган: Это кагуляры, а не публика!
Удалов: Он говорит, как говорил Громыко в ООН.
И Романов возвращается на свое место.
Пасечник — жертва ГПУ и Гестапо
Бывший вольноопределяющийся Белой армии (при Деникине), инженер Пасечник, когда его спрашивают, где его арестовали и как, неизменно задает вопрос: вы про какой арест говорите? Этот человек в 1930 году прошел все мытарства ГПУ, а в 1943 — тюрьму и суд Гестапо.
Он работал с Кравченко в Днепропетровске, знал его 16 лет, помнит его комсомольцем, кандидатом в партию, партийцем. Арестовало его ГПУ за то, что он не желал писать доносы на своих товарищей. Гестапо обвинило его в саботаже.
Его показания касательно работы Кравченко, находятся в противоречии с показаниями советского свидетеля Василенко.
Председатель: Знаете ли вы Василенко?
Пасечник: Которого?
Председатель: Вот этого! (показывает на Василенко, который встал в зале).
Пасечник: Знаю.
Председатель: Г. Василенко, подойдите сюда, к барьеру.
Василенко (угрюмо): Не желаю стоять рядом с этим типом.
Смех в зале. Василенко оставляют в покое.
Мэтр Гейцман: Может ли свидетель сказать, где находится отец Горловой?
Пасечник: Он был арестован и сослан в 1938 году, это все знают.
Он рассказывает суду об эвакуации Днепропетровска. Поездов не хватало, партийцы уехали первыми. На вокзале днями и ночами сидели толпы — преимущественно еврейские бедные семьи, с детьми, и ждали возможности уехать.
Мэтр Матарассо: Я хочу задать свидетелю вопрос. Вчера мэтр Изар спросил вашего свидетеля, что сталось с некоторыми членами украинской компартии. Знает ли свидетель следующих лиц в Германии, раз он живет в этой стране:
— Шандрук?
— Нет.
— Кубийович?
— Нет.
— Генерал Стефан?
— Нет.
— Генералы Туркул, Абрамов, Глазенап?
Пасечник: Фамилию Туркула я слышал еще в 1919 году. Я стою довольно далеко от политики.
Нордманн встает и начинает, по своему обыкновенно, ловить свидетеля: что делали вы в 1943, 45, 41, 44, 42 годах. Вопросы задаются в разбивку, он требует точности, где, когда, почему, с кем, куда?.. Пасечник отвечает тщательно, но Нордманну все мало.
— Вы вышли из немецкой тюрьмы?
— Я вышел из немецкой тюрьмы.
— Ну, если бы я сидел в немецкой тюрьме, то я бы, наверное, не вышел!
Гул возмущения в публике.
Нордманн: Мы требуем очной ставки свидетеля с Романовым.
Председатель: Мне кажется, г. Романов сделал свою декларацию, и она годится для всех свидетелей?
(Смех в зале).
Кравченко (с места): Что вы человека мучаете! Это инквизиция!
Изар и Гейцман встают и требуют, чтобы Пасечника отпустили.
Нордманн и Матарассо протестуют.
Председатель отпускает свидетеля.
Часы показывают половину восьмого. Адвокаты столпившись вокруг председателя и судей, начинают громкий спор о дальнейших свидетелях и расписании очных ставок.
У мэтра Изара припасены еще полтора десятка лиц, приехавших из Германии. У него припасены и документы сенсационного значения, и большой неожиданности. Нордманн нервничает, ему не до шуток…
Заседание закрывается. Возобновление суда в понедельник, 14-го февраля.
