забыли, потому что на большинство вопросов отвечено уже в книге, о чем председатель им все время напоминает.
Мэтр Изар: Если вы припасли какие-нибудь новые советские документы, то обнародуйте их! Это ускорит дело.
Но адвокаты «Л. Ф.» никаких документов не предъявляют.
«Я вернусь в освобожденную Россию»
После перерыва возобновляются вопросы, которые мэтры Матарассо и Брюгье ставят Кравченко. Мэтр Нордманн отсутствует — не то по болезни, не то изучает рукопись, и его отсутствие чрезвычайно заметно: меньше яда, меньше злобы, но зато и меньше силы.
Матарассо и Брюгье делают упор на ничтожных мелочах, которые сердят председателя и вызывают скуку в зале.
Долгий разговор происходит по поводу друга Кравченко, Карнаухова. Адвокаты упрекают Кравченко в том, что он «не все написал» в своей книге, или «не так написал». Или находят, что главы книги не совпадают со статьями, напечатанными в газетах, или что «можно было написать иначе».
Кравченко по поводу всего готов рассказать подробности, которые он в свое время упустил, «иначе книга была бы в десять раз длиннее». Так, он рассказывает о случае изнасилования студентами нищенки.
Адвокаты желают затем говорить о показаниях, которые Кравченко давал комиссии по расследованию антиамериканских действий.
Мэтр Изар: Мы будем отвечать только на вопросы о книге.
Матарассо: Он лгал этой комиссии. Его будут преследовать в Америке за ложные показания!
Мэтр Изар: Вы — НКВД, я уже это сказал. Где ваш Сим Томас?
Матарассо: Пусть он ответит о своих показаниях комиссии!
Кравченко: Я буду отвечать только по поводу книги.
Вюрмсер: Завода, о котором он говорил комиссии, не существует!
Мэтр Изар: Это ваш Сим Томас не существует!
Опять — перестрелка адвокатов.
Вюрмсер (кричит): Назовите завод!
Мэтр Изар: Покажите нам Сэма Томаса!
Адвокаты Кравченко указывают на ошибки французского перевода книги, разговор переходит на тему о совнаркоме.
Мэтр Брюгье: Я хочу задать еще один вопрос: свидетелю Колыбалову Кравченко обещал «сорвать голову», когда он вернется в Россию. Как Кравченко думает вернуться в Россию?
Кравченко: Я верю, что вернусь в освобожденную Россию, иначе моя жизнь не имела бы смысла. Я верю в то, что мир вздохнет свободно. В этом смысл моей борьбы. Для вас Россия — машина, для меня — в России важен человек.
Брюгье: Я знаю, как он надеется «освободить» Россию: он — человек войны! Но французский народ не пойдет воевать за Кравченко!
Право задавать вопросы Кравченко переходит к его адвокатам.
Мэр Гейцман просит его рассказать суду о всех должностях, которые он когда-либо занимал, и Кравченко рассказывает свою жизнь, начиная с 1920 года. Это продолжается более часа, после чего заседание закрывается.
Шестнадцатый день
Вторник, 1 марта, был днем рукописей — манускрипт книги «Я выбрал свободу» появился на столе регистратуры.
Адвокаты Кравченко несколько раз подчеркнули, что не обязаны были предъявить суду этот документ, но, по доброй воле, его предъявляют.
«Дело» это состоит собственно из русской рукописи (18 глав из 28-ми), из американского перевода, с исправлениями, как Кравченко, так и его переводчика, из фотокопий, из большого количества корректурных гранок, тоже с многочисленными исправлениями.
Зал суда снова переполнен, как в самые важные дни. Среди публики снова — иностранные послы, французские писатели (среди которых Жан-Поль Сартр, Артур Кэстлер, Симон де Бовуар, Эльза Триоле и другие известные лица.
Прежде, чем дать слово Кравченко и выслушать историю написания им своей книги, мэтр Изар просит суд выслушать очередную корреспонденцию о процессе, напечатанную в «Литературной Газете».
Как известно, в «Правде» только что, с чрезвычайной грубостью, было заявлено о зависимости министра внутренних дел, Жюля Мока, от американского доллара.
Теперь, грубейшей бранью советская газета разражается по поводу французской прессы и особенно — агентства «Франс-Пресс». Три представителя этого агентства, сидящие в первом ряду мест для журналистов, шумно выражают по этому поводу свой восторг.
История написания книги
Виктор Кравченко встает и начинает свой рассказ. Г. Андронников его переводит. Автор «Я выбрал свободу» чрезвычайно подробно и обстоятельно повествует о времени, месте и способе написания своей книги.
— Манускрипт мною предъявлен суду, — говорит он, — между прочим, не для удовлетворения моих противников, которые желали его видеть, но для того, чтобы послужить делу, то есть — благу моей родины. Я принес его сюда из уважения к суду и к французскому общественному мнению.
Кравченко поясняет, что манускрипт не полный, что отдельно имеются главы более подробные, что в манускрипт входят страницы, в книге не использованные, которые он надеется использовать в будущем для второй своей книги. (Движение на скамье ответчиков.)
— Я начал работать над всем этим еще в России. Я точно тогда не знал, что мне пригодится и что нет. Я прошу вспомнить, что настроение Америки, когда я все это писал, было не то, что сейчас. Я мог быть выдан СССР. Шла война. У меня не было друзей, или почти не было. Я был беден, я не знал языка. С тех пор столь многое изменилось… Но я не приписываю себе заслуг, которые мне не принадлежат: заслуга того, что переменилось отношение к СССР, принадлежит самому СССР и его политике.
Я работал в Нью-Йорке, в Детройте: сначала меня переводил г. Маламут (переводчик книги Троцкого о Сталине. — Н. Б.). Когда было переведено около 500 страниц рукописи, мы предложили ее издательству Харперса, но оно отказало. После этого Маламут бросил перевод. Я с трудом уплатил ему и обратился к Скрибнеру. Это издательство, после того, как просмотрело русский текст моей книги, приняло ее к изданию. Я получил аванс, подписал договор.
У меня появился второй переводчик, а также «редактор», т. е. человек, исправлявший отчасти переводчика. Когда книга была переведена до конца, я обратился к другому человеку, который мне ее снова перевел (устно) на русский язык, чтобы узнать, насколько точен был сделан американский перевод. Этим человеком был Бернар Никольский. Редактора же и переводчика я называть не желаю.
