«
– Жители Норквилда! – немного переведя дух, продолжил свою речь рыцарь без герба и без имени. – Обещаю, что ни один волос не упадет с ваших голов! Отдайте фон Тервика нам или сами предайте его смерти! Вспомните, как он отбирал у вас последний грош! Вспомните, как потчевал незаслуженно плетью и ради забавы портил девиц! Вы его чтите, а он держит вас за скот! Разве стоит умирать за человека, который даже не знает вас по именам?!
Глас командира смолк, и тут же в округе воцарилась гробовая тишина. Стрелки на стенах уже не стреляли, а плотно прижавшиеся спинами к воротам крестьяне медленно опустили вилы и прочий полевой инвентарь. Не прошло и четверти минуты, как створки ворот, жалобно заскрипев, начали отворяться, а сорванный кем-то флаг фон Тервика полетел в грязь. Те, кто стоял на помостах, принялись потихоньку расступаться, все еще с опаской глядя на быстро побежавших к открывавшимся воротам солдат. Однако, когда лесорубы промчались мимо, не причинив им вреда, крестьяне успокоились и стали расходиться по домам.
Грабл одним из первых ворвался в быстро пустеющий двор господского дома, но вступить в бой с врагом так и не смог. К тому времени благородный Вир фон Тервик был уже мертв. Его закованное в наспех надетые доспехи тело лежало на животе посреди двора; голова была превращена в кровавое месиво многочисленными ударами дубин, а из обоих боков торчали глубоко вогнанные вилы.
– Скотиной жил, свиньею сдох! – раздался за спиной моррона немного осипший от крика на ветру голос командира.
– Те почем знать? – проворчал в ответ Грабл первое, что пришло ему в голову.
– Знавал я его, когда еще рыцарем был. Не раз копья на турнирах ломали, да и повоевать бок о бок пришлось, – ответил усач, подойдя вплотную к телу поверженного врага. – Мерзкий тип… трусливым да подлым паскудником век свой прожил. С крестьян семь шкур драл, а вот был бы добрым хозяином, ни за что бы народ ворота не открыл!
– Уходить пора, – шмыгнул носом Грабл. – Хлопот еще много, времени мало!
– Кого теперь жизни лишать будем? – усмехнулся рыцарь, который явно испытывал моральное удовлетворение от осознания того, как ловко и без лишней крови он провернул дело. – Лучше всех разом перечисли, не все ж рыцари по замкам сидят, да еще в преддверии турнира… Боюсь, за некоторыми головами еще по всему графству побегать придется.
– Всех не скажу, а вот имя следующего назову, – ответил Грабл, перекинув за спину пока еще не пригодившийся ему в деле щит, а затем медленно направившись к распахнутым воротам. – Ты барона Орсия ванг Трелла знаешь? Вот за его душонкой нам и пора в путь отправляться.
– Знаю, тот еще хлыщ, – кивнул командир, довольно усмехаясь. Видимо, и о «подвигах» барона он знавал не понаслышке. – В графстве недавно появился, даже замок себе еще не отстроил, так что по стенам полазить не придется. Но зато отряд у него большой да отборный, хлопот много будет…
– Справимся? – спросил Грабл, почему-то уверенный, что услышит в ответ самоуверенное бахвальство.
– Я не пророк, зрить будущее не умею, – приятно удивил его бывший рыцарь, – да и гадать не стану. Возьмемся за дело, там и поглядим, чем оно для нас обернется…
– Путь до владений барона долог? Слышал я, они почти у самой северной границы графства находятся.
– Правильно слышал. Ладно, трепаться попусту долее не будем, – прервал разговор рыцарь. – Час на отдых ребятам дам, потом выступаем. Если ногами хорошо пошустрим, то к закату до поместья ванг Трелла доберемся.
Глава 12
Долина туманов
Нет ничего, к чему нельзя было бы привыкнуть. Когда чистишь свинарник или конюшни в первый раз, то мучаешься от удушья и приступов тошноты. На второй день работа уже не кажется столь грязной, а выскребаемый мусор столь пахучим. Проходит какая-то неделя, и тебе уже не хватает отвратительных запахов, ты ищешь повода, чтобы хоть ненадолго заглянуть на скотный двор и хоть одной ноздрей, но вдохнуть зловонную негу дурных ароматов. Так уж устроены люди, они привыкают к среде обитания, какой бы омерзительной она ни была, и тоскуют по амбре выгребной ямы, лежа посреди цветущей поляны.
В венах Грабла Зингера текла лишь одна десятая гномьей крови. Перед тем как стать морроном, он большую часть жизни был человеком, поэтому и неудивительно, что второй, более продолжительный марш-бросок в тяжелых доспехах не вызвал у него ни злости, ни отвращения, а даже наоборот, привел его в некую эйфорию, подобную той, что испытывают бойцы, разгоряченные схваткой. Крепкое тело воина привыкло к нагрузке, привыкло к боли и уже не изводило хозяина жалобным нытьем, умоляя остановиться и хоть на пару минуточек прилечь на мягкую травку. Бег в доспехах стал не мучением, а увлекательным состязанием, смысл которого крылся в том, чтобы правильно рассчитывать нагрузки и при любых обстоятельствах: каким бы вязким ни был песок под ногами, как бы высоко ни доходила трава иль как бы больно ни хлестали по лицу ветки деревьев – не нарушать строй, бежать вровень со всеми, не отставая и не забегая вперед. Единственное, о чем сожалел моррон во время всего перехода, так только о том, что пейзажи вокруг были совсем неживописными и утомляли взор своей однотипностью.
Несколько часов, в течение которых солдаты лесного отряда усердно шевелили ногами и обильно потели, пролетели почти незаметно. Наступил поздний вечер, солнце клонилось к закату, но еще не успело скрыться за горизонтом, когда компания убийц достигла конечной точки маршрута и по приказу командира остановилась на привал посреди лесной поляны. Сначала Грабл даже не понял, что они прибыли на место, а счел остановку лишь недолгой, третьей по счету передышкой. Однако когда взмыленные не хуже лошадей, раздевшиеся почти догола лесорубы полезли в свои котомки за съестным и принялись разводить костры, до потомка гномов дошло, что они уже во владениях барона Орсия ванг Трелла и что наверняка находятся где-то невдалеке от его поместья.
К сожалению, озарение посетило моррона слишком поздно. Когда это свершилось, командира лесовиков уже не было на поляне, да и солдат возле костров стало на полдюжины меньше. Внезапному исчезновению усача нашлось лишь одно объяснение – командир ушел на разведку, даже не посчитав нужным проинформировать о том зачинщика охоты на рыцарей. С одной стороны, такой поступок был более чем вызывающим, и Граблу захотелось устроить скандал, непременно усугубленный рукоприкладством, но, с другой стороны, моррону хватило силы духа признаться себе, что поступил бы точно так же, окажись он на месте бывшего рыцаря. В конце концов, он еще пока ничего не сделал, чтобы заслужить доверие лесовиков, даже не искал для этого подходящего случая.
Благоразумно рассудив, что, пока командир не вернется, он ничего дельного и толкового все равно сделать не сможет, Грабл решил немного вздремнуть, для чего и улегся на травку, подложив под голову все свое походное имущество: кожаную шапку, кирасу, кольчугу да топор. Ароматные запахи варящейся похлебки и жарящегося мяса соблазнительно щекотали ноздри моррона, не давали ему погрузиться в дремоту. Коварное обоняние призывало Зингера к костру, а занывший и заурчавший желудок настойчиво требовал от хозяина присоединиться к компании уже принявшихся аппетитно чавкать лесовиков. С предательским дуэтом носа и живота Граблу пришлось героически бороться. Своих припасов у него уже не было, а бойцы из Гендвика не торопились делиться с чужаком едой. Схватка силы духа и капризной плоти была долгой, утомительной, но увенчалась полнейшим разгромом последней. Моррон заснул и какое-то время пробыл в забытьи, откуда был вырван не грубо, но довольно настойчиво.
– Эй, вставай, вставай, мужичок, поднимайся! – настойчиво шептал прямо в ухо спящего моррона чей-то голос, а рука злоумышленника больно сжимала да трясла его плечо. – Да, вставай же, засоня слюнявый, Автур тя к се кличет!
То, что Автуром звали командира лесного отряда, Грабл понял еще до того, как открыл глаза. Когда его тяжелые веки все же поднялись, то на удивление быстро пришедший в себя моррон сразу сообразил, что происходит вокруг. Его сон был довольно долгим, поскольку уже наступила ночь, и свидетельств этому факту было хоть отбавляй. До слуха разбуженного доносился дружный храп насытившихся и затем прикорнувших
