— Она много о чем рассказывает мне.
— О чем?то таком, что мне следует знать?
— Нет, раз она сама тебе ничего не сказала. — Юнис всегда обращалась к Эбби за советом. Несколько раз она приходила и к нему в тревожные минуты, но так и не решилась сказать, что же ее беспокоило. Ее скрытность подсказывала Сэмюелю, что дело касалось Пола, но он никогда не считал себя вправе расспрашивать ее либо давить на нее.
Тим пожал плечами:
—У мамы с папой что?то разладилось. Не знаю, что именно. Отец часто раздражается, скрытничает. Они с мамой разговаривают, словно чужие. И только на бытовые темы.
— Брак — очень нелегкое дело, Тимоти.
— Да, я слышал. Но разве у них не должно получаться лучше, чем у остальных? Они оба заняты исключительно церковными делами. Мама стала какой?то нервной. Она никогда не была такой. — Тимоти еще раз пожал плечами и выглянул в окно. — Мне кажется, она изо всех сил старается занять себя. Пытается создать видимость благополучного брака. Она уверяет, что все замечательно, но у меня такое ощущение, что все как раз наоборот. Не знаю, верит ли она сама в это или только надеется. Возможно, она притворяется больше ради себя самой, чем для окружающих. Я ничего не знаю, Сэмюель. Но я очень хочу разобраться, что же происходит. Выглядит все как обычно, но… чего?то не хватает.
— Когда ты говоришь «хочу разобраться», ты имеешь в виду, что хочешь все исправить, так?
— Конечно, если это в моих силах.
Сэмюель вспомнил о тех жертвах, которые пришлось принести Юнис Хадсон, и подумал, а способен ли ее сын на такое.
— Почему мать отвезла тебя в Лос–Анджелес?
Тимоти насторожился:
— У нас с папой появились трения.
— И почему она тебя там оставила?
— Она сказала, что мне нужен простор, чтобы понять, кто я такой, кроме того, что я сын Пола Хадсона.
— Думаешь, ей легко было решиться?
— Конечно, нелегко. — Тим скривился. — Да и сейчас непросто. Она плачет всякий раз, когда уезжает.
— Хочешь совет?
— Да. Это одна из причин, по которой я здесь.
— Ладно, слушай. Бери пример с матери. Не вмешивайся. Отойди. Молись. И увидишь, чего желает Господь.
— Я подумал, если поговорить с отцом…
И тут Сэмюель увидел в Тимоти Пола Хадсона.
— Так, — он слегка улыбнулся, — ты знаешь, как поступать правильно. Верно? Ты вообразил, что можешь указать своему отцу, как ему следует жить, как сделать мать счастливой. — Сэмюель покачал головой. — Горячая, самонадеянная молодежь.
Лицо Тимоти стало пунцовым.
— У меня появилось ощущение, что их брак начинает разваливаться, а я не хочу наблюдать со стороны и молчать.
— Кто?то из них просил твоего совета?
—Нет.
— Тогда не нужно вмешиваться. Позволь Господу творить, лепить и переделывать. И рушить тоже. Помни об этом. То, каким мы видим Бога, определяет и то, как мы Ему служим. И зачастую это значит, что мы не должны вмешиваться в дела Божьи. — Яснее выразиться уже невозможно.
— Советуете мне уповать на Господа?
— Именно.
— Но я слишком нетерпелив.
Сэмюель улыбнулся:
— Не нужно представлять себя Одиноким ковбоем[67]. Люди начинают создавать своих собственных божков, когда Господь не подстраивается под их расписание, программу, план, расчеты. И все из?за иллюзии контроля над собственной жизнью. Пока не случается несчастье.
Как и надеялся Сэмюель, Тимоти сменил тему разговора, спросив о его здоровье. Сэмюель рассказал ему про инсульт. И хотя это был микроинсульт, он все?таки внес изменения в его жизнь.
— Больше всего мне жаль, что я не могу водить машину, я ведь не желаю размазать кого?то по асфальту. Одно дело убить себя, а другое — прихватить с собой еще кого?то. — У него по–прежнему были права и его автомобиль, правда, ни то, ни другое больше не было ему нужно.
Сэмюель пригласил Тимоти пообедать с ним в столовой на первом этаже. Он позвонил менеджеру, Глэдис Таунсенд, и сказал, что у него гость.
— Почти все спускаются к обеду, — сообщил он Тимоти.
Для некоторых это был единственный шанс побыть на людях, если они не посещали многочисленные кружки, которые работали всю неделю. В этих кружках можно было заняться всем чем угодно: от складывания паззлов до тай ши. Сэмюель ходил в кружок живописи маслом. Раз в неделю. Правда, он не показывал свои картины никому, у кого еще было неплохое зрение.
Сэмюель представил Тимоти своим соседям по столу: Бесси Энрайт, Тому Ориону, Фоли Хаддлстону, Лорейн Крамер и Шарлотте Уитком. Обменявшись приветствиями, все, кроме одного, сказали, что рады новому знакомству.
— Еще один длинноволосый хиппи. — Том Орион наклонился вперед, приподняв подбородок. — Хорошо, что не красится в синий цвет, как мой внук. У вас есть татуировки?
— Нет, сэр.
— А у меня есть.
Шарлотта пришла в ужас:
— Том, никому не интересно на них смотреть.
Бесси похлопала Тимоти по руке:
— Он слишком молод, чтобы быть хиппи.
— Но ведь у него длинные волосы.
— Длинные волосы — это просто прическа, — возразила Лорейн. — У моего любимого актера в сериале «Дни и годы» тоже длинные волосы.
— Да это же дурацкая мыльная опера! Неудивительно, что у тебя вместо мозгов каша.
Лорейн надела очки и посмотрела на Тома поверх них:
— Лучше уж смотреть мыльные оперы, чем слоняться по вестибюлю и ругаться с персоналом.
— Я не ругаюсь.
— Ты постоянно скулишь и ноешь, — вмешалась Шарлотта, поддерживая Лорейн.
— Орион, — вдруг произнес Тимоти. — В сентервилльской школе был тренер по фамилии Орион.
— Мой сын.
— Как только он пришел, наша футбольная команда начала выигрывать.
Было очевидно, что Тимоти унаследовал от матери ее деликатность. Том Орион моментально забыл про свои жалобы. А Шарлотте, Лорейн и Бесси манеры и внешний вид Тимоти стали нравиться еще больше. Они минут десять послушали воспоминания Тома о футбольных матчах, а потом Шарлотта перебила его и спросила, есть ли у Тимоти девушка.
— Нет, мэм. Во всяком случае, ничего серьезного.
— А у меня есть внучка, очень симпатичная.
— Он живет не в Сентервилле, Шарлотта, — вставила Лорейн. — Он здесь в гостях.
— Как жаль, из них бы получилась прекрасная пара.
Лорейн погладила руку Шарлоты:
— Твоей внучке уже сорок четыре.
Но Шарлотта не собиралась сдаваться.
