хорошие, интересные библиотеки. Напомним в этой связи отзыв Александра Блока (см. стр. 23). Широкое книголюбие, с давних, чуть ли не средневековых пор характерное для демократических слоев общества, не ассоциировалось с библиофильством, а противопоставлялось ему.
Практически предубеждение против библиофильства и библиофилов в 20-е годы проявлялось в том, что соответствующие органы Советской власти очень неохотно давали разрешения на организацию обществ библиофилов, а сами библиофилы обычно в заявлениях об организации подобных обществ избегали слова «библиофил» и называли себя — за немногими исключениями — «друзьями книги», «любителями книги», «собирателями книг» и т. д.
Между тем уже в период военного коммунизма, как мы видели, формировались кадры новых библиофилов — из советской интеллигенции в первую очередь, в 20-е годы создавались общества библиофилов в Москве, Ленинграде, Казани, позднее в Киеве, Минске, и т. д. Происходил процесс качественного изменения понятий «библиофил» и «библиофильство», или, как тогда говорили, «библиофилия». Новые библиофилы пытались осмыслить свои отличительные черты, отмежеваться от библиофилов старой формации, но это им давалось нелегко: слишком многим из библиофилов 20-х годов импонировали библиофильские традиции замкнутого, «аристократического» Кружка любителей русских изящных изданий.
Именно процесс качественного изменения понятий «библиофил» и «библиофильство» был причиной возросшего интереса к решению теоретических вопросов, связанных с существом этих понятий.
Неудивительно, что пересмотр ряда понятий, с давних пор являвшихся теоретической основой библиофильства, начался в недрах библиофилов старшего поколения, не принадлежавших к Кружку любителей русских изящных изданий. Это были старые русские книговеды, взгляды которых сложились еще в конце XIX — начале XX в., — такие, как А. И. Малеин, А. М. Ловягин и др. Под влиянием революционных событий они пытались переосмыслить свои воззрения, но делали это упрощенно и непоследовательно, хотя и несомненно искренне. Пересмотр теоретических основ библиофильства некоторые из названных авторов начинали с частностей, вопросов, в сущности, второстепенных, но в те времена почему-то казавшихся особенно важными. Лишь постепенно, в процессе развития нового, советского библиофильства, возникали новые, действительно важные вопросы. Впрочем, в 20-е годы они не могли еще быть решены правильно: только по мере перестройки всей науки на принципах марксизма-ленинизма могли быть научно решены и вопросы теории советского библиофильства.
Мы сказали, что 20-е годы в истории русского библиофильства ознаменовались рядом попыток пересмотра традиционных представлений, с давних времен бытовавших в среде книголюбов. В первую очередь это относится к понятию «книжная редкость». В 1923 г. Петроградским государственным институтом книговедения была издана брошюра, озаглавленная «О редкой книге» (114). В ней были напечатаны статьи известного библиофила-книговеда, профессора античной филологии в Петроградском университете, президента Русского библиологического общества А. И. Малеина (1869–1938) «Что такое книжная редкость?» и М. Г. Флеера «Редкие книги. Мысли и факты из области книжного собирательства». Оба автора ставили своей целью, с одной стороны, критически пересмотреть старые определения понятия «редкая книга» и, с другой, дать свои, более гибкие и, следовательно, более современные истолкования.
А. И. Малеин, например, считал, что «редкой книгой может быть признана та книга, которая существует абсолютно в малом числе экземпляров и имеет научное значение». Приведя это определение, автор замечает: «Если стать на эту точку зрения, то число книжных редкостей должно быть подвергнуто значительному сокращению». Из его дальнейшего изложения видно, что он считает, будто перепечатанные «редкости» утрачивают свое реальное значение.
Удивительно, что А. И. Малеин не видит ошибки в своих рассуждениях. Если перепечатка произведения лишает его редкости, то, в конечном счете, в потенции нет редкостей вообще, так как любую книгу, даже напечатанную в одном экземпляре, можно перепечатать в любом количестве экземпляров, в особенности сейчас, когда введен в научную практику ксерографический способ воспроизведения текста. «Так, например, — пишет А. И. Малеин, — Д. В. Ульянинский убедительно доказывает редкость имеющейся у него книги С. В. Руссова „Библиографический каталог российским писательницам“. Но научного значения эта книжка не имеет никакого, так как целиком вошла в аналогичный труд кн. Н. Н. Голицына (СПб., 1889). Равным образом не могут считаться редкостями и такие старые книги, как первое издание „Опыта российской библиографии“ Сопикова, потому что для справок гораздо удобнее, полнее и научнее обработка В. Н. Рогожина». «Книги, подобные первому изданию „Опыта“, — продолжает А. И. Малеин, — напоминают мне старую мебель, на которую мы с любопытством и, может быть, даже с умилением смотрим в музеях, но дома предпочитаем пользоваться современными креслами, стульями и диванами».
Вероятно, отвечая на возражения, что подобная точка зрения приведет к отказу в значении книжной редкости «Путешествию из Петербурга в Москву» Радищева и даже инкунабулам и editiones principes («первые издания») античных писателей, которыми почти всю жизнь он занимался, А. И. Малеин прибавил малоубедительные доводы о роли прижизненных изданий классиков, — как будто последующие перепечатки не улучшают, а только ухудшают авторский текст.
Статья М. Г. Флеера интереса не представляет, так как он фактически отказывается от определения: «…в понятие редкости надо ввести интерес, но учесть этот интерес, конечно, нет никакой возможности».
Попытка А. И. Малеина, исходившего из своих особых позиций и интересов филолога-античника, сразу же вызвала с разных сторон возражения и новые опыты в том же направлении. Особенную настойчивость в попытках определить понятие «книжная редкость» проявил московский книговед- библиофил А. И. Кондратьев. В ноябре 1925 г. он прочел в Русском библиографическом обществе доклад «Основные предпосылки учения о книжных редкостях», тезисы которого на четырех страницах были напечатаны как «издание автора» в 100 экземплярах красно-коричневой краской листовкой большого формата. Основные положения доклада А. И. Кондратьева делятся на три части: историческую, социологическую и теоретическую. Несмотря на наличие отдельных правильных тезисов, в целом «Основные предпосылки» А. И. Кондратьева представляют нагромождение наукообразных рассуждений, вроде следующего: «5. Редкие книги делятся: а) на фактические редкости или библиологический нуль и б) на библиологические (библиографические) редкости». Автор приходит к отказу от каких-либо выводов. «7. В виду чрезвычайной субъективности, проявляемой при оценке библиологических редкостей, необходимо отказаться от теоретического установления степеней редкости или категорий, ограничившись лишь определением основных признаков, образующих библиологические редкости». Таким «основным признаком» А. И. Кондратьев, вслед за М. Г. Флеером или независимо от него, считает «наличие библиологического интереса». В результате он приходит к бессодержательному, тавтологическому выводу: «12. Библиологической редкостью следует считать то издание, которое, в силу его фактической редкости, вышло из обычного гражданского оборота и имеет тот или иной библиологический интерес».
По-видимому, доклад А. И. Кондратьева в Русском библиографическом обществе не был принят благоприятно, потому что автор продолжал работать над этой темой и через шесть лет, в декабре 1931 г., выступил с новой редакцией своего труда — на этот раз в Секции собирателей книг и экслибрисов Московского отдела Всероссийского общества филателистов. Доклад его назывался «Эволюция учений о книжных редкостях. (Опыт марксистского анализа предмета и литературы)». Содержание доклада напечатано в форме памятки в 60 экземплярах. А. И. Кондратьев пользуется здесь двумя понятиями «подлинная книжная редкость» и «мнимая книжная редкость» и свою позицию в интересующем его вопросе формулирует следующим образом: «Только те книги могут претендовать на звание подлинной книжной редкости, которые имели то или иное общественное значение и в настоящее время еще не потеряли своей действенности. Книги же, отличающиеся лишь тем, что они напечатаны или сохранились в абсолютно малом числе экземпляров, являются лишь мнимыми книжными редкостями. Это всего лишь общественная фальсификация».
Вопрос о понятии «редкая книга» волновал в 20-е годы и других советских библиофилов, и некоторые из них в разной форме выступали со своими соображениями по этому поводу. Так, московский библиофил Н. Ю. Ульянинский, двоюродный брат выдающегося русского библиофила-библиографа Д. В. Ульянинского, в статье «О библиофилии (факты и мысли)», помещенной в Ленинградском «Альманахе библиофилов» (1929), вновь стал поддерживать «количественный» признак в определении понятия «книжная редкость» в
