библиотеке и ее создателе.
Лучше всего мы можем представить себе библиофила, когда знакомимся с его библиотекой непосредственно, при жизни ее владельца, когда она «живет», когда она «на ходу», когда ее создатель пользуется ею, дышит ею и когда в нее «вдохнут», если можно так сказать, его дух. Вот что писал о личных библиотеках один из выдающихся русских писателей конца XIX — первых десятилетий XX в. и на редкость глубокий знаток психологии книголюба В. Г. Короленко: «Можно, попав в тщательно подобранную библиотеку, составить представление об ее владельце. С полок на вас глядят не только корешки книг с именами авторов, — от этих коллекций веет на вас дух ее собирателя, его умственные наклонности, его симпатии, интеллектуальные интересы — нечто вроде аромата духовной личности, т. е. то самое, чем веет и от художественного творчества». «Теперь, — продолжает Короленко, — представьте себе, что эта библиотека не простая коллекция купленных книг, а плод упорного и разностороннего труда, изучения, часто борьбы. Что каждая книга в ней выбрана почему-нибудь из моря книг, каждая облюбована, изучена, проведена через многие и самые разносторонние препятствия. Что с ее судьбою связана часть жизни владельца нашей воображаемой библиотеки, а во всех книгах — уложилась вся жизнь от начала ее сознательно-деятельного периода и до могилы… Представьте себе все это, и вы легко согласитесь, что над такой библиотекой повеет совершенно определенно личность ее составителя» (75).
Как ни прав Короленко в своей красноречивой и тонкой характеристике «воображаемой библиотеки», но одно дело почувствовать библиофильскую индивидуальность той или иной личной библиотеки, и другое — изучить ее и изучить так, чтобы иметь представление о ней не как об индивидуальном явлении, а как о части истории того или иного национального библиофильства, т. е. части национальной культуры. В западноевропейских странах, в США и в дореволюционной России существовал обычай печатать каталоги собственных библиотек, сохранившийся на Западе и до сих пор. Ясно, что такие каталоги отчасти дают возможность познакомиться с «библиографическим портретом» библиотеки и ее владельца, но того «веющего духа», о котором с удивительной проницательностью писал В. Г. Короленко, никакие каталоги и самые блестящие предисловия к ним передать не могут. И все же наличие печатных или, — на худой конец, — рукописных каталогов личных библиотек лучше, чем отрывочные характеристики старых библиофилов или воспоминания книгопродавцев и антикваров, обеспечивает историку библиофильства возможность рассказать о том или ином книголюбе, о той или иной прославленной или пусть только известной библиотеке. Так, например, немецкий библиофил Г. А Э. Богенг в своем «Очерке специальных знаний для книгособирателей» (Берлин, 1909–1910) изложил историю мирового и особенно европейского библиофильства с древнейших времен и до начала XX в. в основном по печатным каталогам немецких, французских, английских, итальянских и даже русских личных библиотек.
Имея дело с историей советского библиофильства, мы лишены возможности пользоваться печатными каталогами личных библиотек. Лишь сейчас возникает у нас этот вид библиофильской литературы: первый такой каталог — «Русские поэты XX века» покойного А. К. Тарасенкова — вышел в 1966 г.; второй — «Моя библиотека» Н. П. Смирнова-Сокольского — вышел в 1969 г.; третий — каталог выставки из собрания ленинградского библиофила пианиста М. С. Лесмана — подготовлен к печати. Готовится к изданию каталог библиотеки И. Н. Розанова. Рукописных каталогов у нас тоже очень мало; обычно мы называем каталогами простые описи, чаще всего составляемые наследниками владельца библиотеки или каким-либо антикваром по их поручению, — для продажи или передачи в государственное книгохранилище. Такие перечни не отмечают, как правило, индивидуальных особенностей описываемых экземпляров, часто — «уникальных».
Говоря о библиотеке Демьяна Бедного, мы не располагаем ни личными впечатлениями и воспоминаниями о ней, ни печатным, ни рукописным каталогом. Мы пользовались устными сообщениями и печатными сведениями, — и, конечно, в таких случаях необходимо проявлять большую осторожность: слишком часто об этом пишут люди мало осведомленные и желающие приукрасить факты.
О библиотеке Демьяна Бедного ходили баснословные слухи. Говорили, что она насчитывала чуть ли сто тысяч томов и занимала будто бы всю квартиру поэта сначала в Кремле, затем на ул. Димитрова и целую дачу под Москвой. Однако в печати — и совсем незадолго до того, как библиотека была ликвидирована — указывалось, что в ней насчитывается 30 тыс. книг. Во всяком случае, она считалась и считается первой по величине и по своему подбору книг среди библиотек советских библиофилов за все время после 1917 г.
Из скупых фактических данных о собрании Д. Бедного все же можно заключить, что это была библиотека так называемого универсального характера и что она содержала много разделов — истории, философии, этнографии, мировой и русской литературы, русского фольклора и т. д. — и, кажется, в особенности много редких книг. Дошедшие до нас свидетельства — немногочисленные письма самого Д. Бедного, воспоминания о нем, указания книгопродавцев — свидетельствуют, что поэт основательно знал литературу «русских книжных редкостей» и стремился подобрать полный комплект их. Сын Д. Бедного, Свет Придворов писал: «У отца был острый „нюх“ на старую книгу и какое-то особое счастье нападать на нужное издание». К этим словам должно прибавить, что антиквары специально приберегали для Д. Бедного, как, впрочем, и для других щедрых покупателей, особенно «уникальные» раритеты, зная, что за ценой он не постоит. Нам передавали, что и П. П. Шибанов и директора «Международной книги», как, вероятно, и директора других антикварных магазинов, подбирали для поэта книги по его библиофильскому «профилю».
Свет Придворов, охарактеризовав в отрывке «У себя дома» строгий рабочий режим Д. Бедного, прибавляет: «Лишь иногда отец, нарушая распорядок дня, отправлялся раньше положенного времени в одну из букинистических лавок. Надо сказать, что для него книга являлась как бы живым существом» (136). В другом месте С. Придворов, повторив те же слова, прибавляет: «…к которому он относился с необычайной чуткостью и подчеркнутым вниманием. Запомнилось, как однажды, разглядывая повреждения корешка одной книги, он заметил: „эта книга истекает кровью, как лебедь, подбитый жестоким охотником“. И тут же позвонил переплетчику» (135).
Из немногочисленных сведений о редких книгах, находившихся в собрании Д. Бедного, наибольший интерес представляет перечень, содержащийся в воспоминаниях С. Придворова.
«Отец разыскал такие книги, как „Героическая песнь о походе на половцев удельного князя Новагорода — Северского Игоря Святославовича“ (1-е, 1800 года издание „Слова о полку Игореве“); „Иллюстрированный альманах“ И. Панаева и Н. Некрасова (1848 год, в продажу не поступал); „Карманная книжка для в** к** (вольных каменщиков) и для тех, которые и не принадлежат к числу оных“ (отпечатана в университетской типографии Н. Новикова в 1783 году и была запрещена); Я. Княжнин „Вадим Новгородский“ (по распоряжению Екатерины II конфискована и уничтожена); Н. Некрасов „Мечты и звуки“. СПб., 1840 (редкость; автор по выходе книги в свет тщательно скупал и уничтожал приобретенные экземпляры); В. Одоевский „Пестрые сказки с красным словцом…“ СПб., 1833; Н. Павлов „Три повести“. М., 1835 (книга запрещена за помещенную в ней повесть „Ятаган“); М. Петрашевский „Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка“. СПб., 1845 (по выходе 2-го выпуска уничтожена); В. Проташинский „Двенадцать спящих бутошников. Поучительная баллада Елистрата Фитюлькина“. М., 1832 (изъята из продажи за насмешку над полицией); В. Серебренников „Искусство брать взятки. Восточная сказка“. М., 1838 (в продажу не поступала); А. Скабичевский „Очерки развития прогрессивных идей в нашем обществе“. СПб., 1872 (издание было конфисковано и уничтожено)» (135).
Если действительно верны предания о 30-тысячном книжном собрании Д. Бедного, то перечисленные выше книги составляют количественно ничтожную долю его. Как вспоминал Н. П. Смирнов-Сокольский и как явствует из письма поэта к Ф. Г. Шилову от декабря 1928 г., были у Д. Бедного и другие редкие книги, которые не отмечены в списке С. Придворова. (Например, «Житие Федора Васильевича Ушакова» А. Н. Радищева, «Описание вши» в переводе Ф. В. Каржавина (1789) и др.).
Вполне законен вопрос, отразились ли в художественном творчестве Д. Бедного его библиофильские увлечения. Насколько нам известно, в литературе о поэте вопрос этот освещен мало. Между тем в стихотворениях Д. Бедного встречаются цитаты из принадлежавших ему редких книг, например, из «Сорока трех способов повязывать галстук» или из произведений русских поэтов XIX в. Вопрос о библиофильстве Д. Бедного и отражении последнего в его творчестве с наибольшей полнотой рассмотрен в называвшейся выше книге И. С. Эвентова.
