— Я не верю, - Ломакс прочистил горло, - что один человек может изменить другого.
— Вам придется поверить, - ответил Драпински. - Потому что Гейл изменилась, и виной всему женщина, которую вы защищаете.
— Но как можно изменить кого бы то ни было?
— Когда Гейл пришла в колледж, она совсем не была при-влекательной в обычном смысле этого слова. В ней было что-то особенное, но я уверен, что многие люди назвали бы ее незаметной, никакой. Многие, но не я. Она была простой и нежной, она была самой собой. А мачеха решила сделать из нее еще один клон.
— Каждая девушка хочет быть хорошенькой. Для этого не обязательно иметь мачеху.
— Джулия Фокс стала применять к Гейл какую-то садистскую методику. Какие-то деревянные пластинки на спине, чтобы сделать походку ровной. Гейл приходила в школу в жутких платьях, в которых едва могла вздохнуть. Она обрезала волосы и изменила их цвет. Села на изнурительную диету, хотя втайне продолжала объедаться какими-то леденцами, поэтому не слишком быстро сбрасывала вес. Кроме того, она постоянно хромала, потому что мачеха велела ей носить слишком тесные туфли. Зачем? А потому что маленькие туфли должны были остановить рост ноги - на самом деле у Гейл были довольно крупные ноги. Ей приходилось постоянно семенить, вместо того чтобы ходить свободно. Эти туфли просто калечили ее, но всем вокруг было наплевать.
Ломакс отпрянул. Казалось, ярость Драпински была направлена прямо на него.
— Кроме вас, никто этого не замечал?
— Кроме меня, никого это не волновало.
— А как же ее отец, мистер Драпински?
— Ему не было никакого дела. Однажды я рассмотрел ее ноги. Туфли так натерли их, что ноги походили на цыплячьи лапки. Они кровоточили. Кровь просто сочилась из-под кожаных ремешков. Тем не менее туфли Гейл носила дорогие. Жена сказала, чтобы я не вмешивался, но я все равно решил позвонить ее отцу. Этакий стильный дорогой адвокат - его совершенно не интересовало, что происходит с дочерью. Он вел себя так, словно я какой-то сумасшедший, который непонятно почему толкует ему про обувь Гейл.
— После этого она перестала носить эти туфли?
— Перестала. Но ведь отец должен был заметить, что Гейл не могла ходить от боли. Я больше не хотел ничего знать о ее семье. Я просто сказал ей: 'Гейл, ты замечательная, тебе не нужно меняться. Не слушай Джулию. Она не права. Твои ноги не такие уж большие. У тебя красивый цвет волос. Тебе незачем носить эту одежду. И не важно, сколько ты весишь. У тебя красивая походка. Будь собой'.
Говоря это, Драпински смотрел куда-то в пустоту. Ломакс решил, что он обращается к Гейл. Лицо учителя разгладилось. Голос звучал жалобно. Он словно просил прощения.
— Это помогло? - спросил Ломакс.
— Нет.
— Она не послушалась вас?
— Мачеха имела на нее слишком сильное влияние.
— Почему?
— У Гейл ведь не было матери. Наверное, хотела угодить мачехе. Не знаю. Если бы вы слышали, как Гейл говорила о ней. Я сказал: 'Гейл, если бы Джулия носила туфли меньшего размера, она бы изуродовала свои ноги'. А она ответила: 'Джулия держит спину прямо, поэтому ее вес распределен равномерно. Одна нога ступает в след другой. На снегу ее следы представляли бы собой прямую линию. Она держит равновесие. Джулия делает короткие шажки и держится прямо'.
Ломакс едва удержался, чтобы не кивнуть. Это было действительно так. Он часто восхищался походкой Джулии.
Драпински продолжал:
— Вот поэтому я и решил, что Джулия - отвратительный йети. Я всегда представлял ее в виде цепочки следов на снегу. Разумеется, четкой и прямой.
— Я не понимаю, как Джулия могла заставить Гейл измениться, - сказал Ломакс.
— Запугиванием. Вначале она давила на Гейл психологически, хотя, как мы видим, иногда это заканчивалось физическим насилием. В любом случае то был жестокий опыт. Особенно потому, что у Гейл не было никакой надежды стать привлекательной в обычном понимании этого слова.
Мужчины молча посмотрели друг на друга.
— Она перестала приходить в лабораторию? - спросил Ломакс.
— Да. После того разговора. После того, как я плохо отозвался о мачехе. Я был таким глупцом. Я совершил ошибку. Я не должен был критиковать Джулию. Я должен был просто помочь Гейл. Она еще посещала мои уроки, но семестр закончился, а потом я уже не читал ей лекций.
— Кто рассказал вам, что мать Гейл умерла?
— Гейл. Мать умерла, когда она была совсем маленькой. Она рассказала мне все. Ужасная история. Просто трагедия.
— Благодарю вас, - произнес Ломакс, вставая. - Спасибо, что уделили мне время.
— Вы же не поверили ни одному моему слову, - заметил Драпински устало.
— Я верю вам. Но я не верю Гейл.
— Вы думаете, она делала вид, что ее ноги кровоточат?
— Я думаю, она делала вид, что в этом виновата Джулия.
— Нет. Нет, она была честным ребенком. Очень честным.
Ломакс покачал головой.
— Почему вы ей не верите?
Ломакс молчал. Он пытался избежать взгляда учителя, но Драпински смотрел прямо на него.
— Давайте же говорите. Что я сказал такого, что заставило вас сомневаться в честности Гейл?
Тон Драпински был вызывающим. Он словно хотел, чтобы Ломакс причинил ему боль. Все это время, пока Ломакс молчал, учитель пристально смотрел на него. Наконец Ломакс не выдержал:
— Ее мать не умерла. Она живет на окраине города в кон-доминиуме, где ей обеспечен специальный уход. Она алкоголичка.
Лицо Драпински снова стало превращаться в маленький шарик из теста. Рот почти скрылся за щеками. Ломакс заметил:
— Это обычная подростковая фантазия.
Драпински не слушал его - он глубоко ушел в свои мысли. Ломакс не стал говорить учителю, что тот дал мухам слишком большую дозу газа и они все передохли. Скоро Драпински и сам это увидит.
Ломакс провел в школе больше времени, чем намеревался. Даже при отсутствии машин на дороге он опоздал бы в обсерваторию не меньше чем на полчаса. А если бы остановился у телефонной будки, чтобы предупредить о своем опоздании, то приехал бы еще позже. После обеда количество машин на дороге увеличилось. Выбравшись за город, Ломакс поддал газу, но преодолевать крутые повороты горной дороги на скорости оказалось не под силу его пикапу. Мотор стонал. Ломакс впервые осознал, как скособочена его машина. Даже на ровной дороге его бросало из стороны в сторону, словно спичку в коробке.
Он ехал по знакомой дороге, приветствуя дорожные знаки и виды. Путешествие могло бы вызвать приступ ностальгии, но Ломакс не получал от него никакого удовольствия. Он опаздывал, ему придется извиняться, к тому же предстоящее собрание должно решить его дальнейшую судьбу. Йорген предложил Ломаксу работу в Колорадо, но он хотел работать в Калифорнии, деля свое время между обсерваторией и домом. Он не хотел удаляться от Джулии и детей. Он хотел сегодня вечером встретиться с Джулией. Хотел коснуться ее. Рассказать об Эндрю Драпински. Хотел, чтобы она убедила его в том, что пыталась из-менить Гейл совсем не так жестоко, как считал Драпински.
Мимо проезжали машины туристов - они возвращались из обсерватории. Когда Ломакс наконец добрался до места, парковка наполовину опустела. Знак извещал, что на ночь парковка закрыта для посетителей. Другой знак расписывал подробности празднования затмения. Ломакс успел заметить, что событие именовалось Большим уходом солнца. Он радостно окинул взглядом корпуса и припустил к
