спать. Он снова поднял ее и прижал щеку к прохладному металлу ствола — так любил делать Коко. Он проследил глазами путь, который могла бы проделать пуля. Он мог сбить верхушку дерева, он мог отстрелить главу высокой горы, он мог убить голубя на лету. Он был наделен даром уничтожения.
Он взглянул на серолицего мальчишку. Он оглядел его снизу вверх: искривленная, как ветка, больная нога подтянута к животу; сплетенные пальцы рук; капризные пухлые губы; карие глаза, неведомые, как завтрашний день. «И тебя, полубвана, можно легко поразить из винтовки», — подумал Небу.
Небу поднялся и пошел прочь. «Маленького жирного на обед», — говорил его голодный желудок; но в душе просыпались великие мечты, твердившие ему, что отныне он может повелевать жизнью и смертью. Он почти бегом углубился в заросли.
А заросли ждали его и приглашали войти сотнями зеленых рук, дрожащих от нетерпения. Он оглянулся назад, когда молодые побеги банана сомкнулись за ним, и вплыл в зеленую пещеру. Он держал винтовку так, как будто ходил с нею всю жизнь, потому что слишком давно он ходил с ней в мечтах. И вот он действительно сжимал винтовку в руках, и в этом не было ничего непривычного. Он был исполнен восторга, ведь отныне он — соль земли.
Но голова заявила: «Ищи следы, Небу!» И та часть его существа, которая представляла собой охотника, оторвалась от ложных дум и стала исследовать изгибы земли и пути, которыми животные могли спускаться к реке. Тропинка была протоптана большими и малыми, косматыми и голыми лапами всевозможных обитателей леса, ходивших ею на водопой с незапамятных времен. Его руки крепко обнимали неколебимую девственность приклада, углубления на котором были как ямочки на бедрах девушки-масаи, и он думал о том, что винтовка извергнет грохот и пламя и будет сладостной женщиной, объяснившейся ему в любви.
Было еще слишком рано для утреннего водопоя и омовения маленьких жирных, лесных свиней и оленей, куропаток, кесарок, антилоп и газелей, чьи ноги цепки, как лапки воробья, но чье мясо сгодилось бы в пищу самому Великому. И Небу направился к маленькому холмику, находившемуся в дюжине футов от воды, и, несколькими точными ударами приклада расчистив себе местечко, устроился в нем, как в гнезде, скрытый пологом веток.
Поколения диких зверей когтями и копытами терзали песчаный берег, и на нем был глубокий шрам, вроде трещины на глиняном блюде. В заросшей у берега воде показалась лягушка; она куда-то поплыла, большая, широкоплечая; волны, оставленные ею на воде, походили на борозды.
Находясь в укрытии, Небу был темной легендой, ждущей своего воплощения. Возбуждение пронизывало поры, и он вытирал ладони о свою матросскую куртку. Он нашел твердые места для локтей и теперь был темной рекой из камня, бросившей якорь на земле, и он ждал, ждал с твердым, неколебимым терпением. Он взглянул вдоль ствола, туда, куда очень скоро блестящим потоком ринутся пули. Он многому научился у бван. Он знает, как маленьким металлическим зверьком открыть украденную жестянку с компотом, не разбивая ее о камни. Он может ключом, маленьким, как складка под локтем, отпереть самую прочную железную дверь. Он научился ножницами резать жесть с той же легкостью, с какой ножом режут масло. Его познания были огромны и удивительны в своем великолепии. Большинство кикуйю живет в лесах и никогда не слыхало о подобных вещах. Но самым поразительным было металлическое животное, которое он сейчас сжимает в руках, — животное, которое белые вывели, спарив арифметику и порох, и на котором они пашут своих врагов точно так же, как земледельцы кикуйю пашут землю на сильной и покорной помеси буйвола и обыкновенной коровы. Он добыл желанное животное и научился им владеть. «Уприте локти в твердые места», — всегда подчеркивал Коко, у которого было две винтовки.
Первою вошла в поле зрения Небу куропатка с выводком. Она поспешно и испуганно проковыляла к одной из прибрежных луж. Он навел винтовку на старую птицу, и его глубокие смертоносные глаза на возбужденной мозаике лица были как две свечи, чье пламя вздымает и клонит сквозняк. Дюйм за дюймом он опускал ствол, и в его голове росло высокомерие. Он лежал, удобно устроившись в гнезде, а его сознание становилось полуосвещенным полем битвы, на котором боролись и молча умирали мысли. Лесная свинья, антилопа и другие съедобные животные проходили из леса к отмели реки, солнце увереннее пробивалось сквозь листву, теплое, желтое, омывающее стволы. А в его голове созрела мысль: «Это недостойно воина».
Недостойно воина использовать девственное оружие в охоте на маленьких жирных. Это оружие предназначено для борьбы с великим львом, могучим буйволом или хитрым леопардом, который умеет обходить сильного и преследовать слабого. И он встал и углубился в чащу. Он искал, пока полуденное солнце не убедило его, что вокруг нет свежих следов, по которым можно было бы пойти, ибо уходить далеко от стоянки он не хотел. Следов не было, пока он не пересек Долину Клубящихся Облаков, как он мысленно назвал ее из-за того, что над ней низко нависли серо-коричневые облака, извивавшиеся между холмов, как тонкий дым.
Великолепный ковер из барвинка и медно-красной цинерарии покрывал ее, и на ней росло прелестнейшее из деревьев, поэтичное подо, прямое, как солнечный луч, которое на высоте футов семидесяти увенчивается листвой, зеленой, как райский сад. И на нижнем суку фигового дерева, чьи мелкие листья сверкали, как драгоценные камни, на расстоянии трех копий от себя Небу увидел поджидающее его отвратительное чудовище, которое обезображивало прекрасную долину, как смертоносная мамба, свернувшаяся в священном сосуде. Привыкший замирать при первом необъяснимом шелесте листа, негр был монолитом на солнце.
Он видел леопарда на суку: надбровные дуги, придававшие ему странное сходство с пресмыкающимся; развороченная пасть, как разодранный кошель; передние лапы, скрещенные перед мордой. Зверь был в совершенном покое, ни змеиного изгиба шеи, ни дрожи напрягшихся мускулов, и Небу стал поднимать винтовку. Он приставил ее к плечу и прицелился в леопарда. Затем, на миг затаив дыхание, он начал медленно нажимать на спусковой крючок — он видел, как это делал Коко. Но он нажимал и нажимал, и ничего не происходило, ничего не взрывалось. Леопард был живой, целый и невредимый.
Небу снова нажал на спусковой крючок, на этот раз энергичнее, но оружие белого не желало говорить в его руках. Он нажимал и нажимал, он дергал и тянул — спуск лишь сухо лязгал. На лбу выступил пот. Он направил ствол в сторону и снова надавил на спуск. Он заглянул в ствол и, рискуя снести себе череп, опять потянул за спусковой крючок. И в молчании, нарушавшемся только сухим лязгом металла, его сердце прыгнуло за шесть домов. Его внутренности взбунтовались и породили такую боль, о существовании которой он и не подозревал. Горы сомкнулись над ним и раздавили его, сломав грудную клетку, сломав все кости до единой, и, когда его прах развеялся по ветру и свет солнца снова коснулся земли, он увидел, что леопард исчез. Фиговое дерево и долина опустели. Болело сердце. Пот и сомнения одолевали его.
По-видимому, Нгаи, Всевидящий, позабыл о нем. Нгаи, Всевидящий, обитающий на вершинах страны, на горах Кения, Джуджа, Абердаре и Нгонг и присутствующий во всех сыновьях кикуйю, Всевидящий давным-давно бросил его. Небу участвовал в пяти набегах на белых захватчиков и не мог добыть винтовки. Когда же он наконец набрел на ее холодный след и прошел его до конца, до того места, где след был раскаленным добела, когда он добыл винтовку, оказалось, что она не желает говорить для него. Но он знал, почему он потерпел неудачу. Раздавленный в лепешку на Долине Клубящихся Облаков, он знал, почему ему не везет. Нгаи учит, что сделавший зло должен нести наказание до тех пор, пока не принесет в жертву самое дорогое, самое любимое — свой скот или свою жену. А он дважды сделал зло бване Гибсону и ни разу не заплатил за это.
И внезапно, подобно попутному ветру или первому цвету крокуса, подобно темному гордому старому вину, которое забирает медленно и вдруг овладевает всей кровью, в Небу появилась мысль о том, как он может оплатить причиненное им зло. Он обладал плотью, твердой валютой Великого, и он знал, где отыскать племя бваны, чтобы отдать долг. Все бваны были из Найроби, Момбасы или из форта Смит у Дагорети, там, где в былые времена кикуйю возвели укрепленные деревни и отразили первую волну англичан, которых привел милорд Люгард. Он вернет себе доверие Великого.
Небу прошел назад, и дырка в боку пробудилась и кричала весь путь. Когда он вернулся на место стоянки, мальчишка с любопытством оглядел его.
