Левиафан

— Насколько же он одинок! Человек, проведя в полном одиночестве хотя бы полчаса, зачастую начинает испытывать невыносимые страдания. Как же должно страдать от одиночества существо, для которого год по человеческим меркам длится миллион лет! Оно должно очень страдать!

— Джордж, о чем ты говоришь? — спросил Джо.

— Есть растения, — сказал Хагбард, — которые живут только за счёт его света. На такой глубине, где растения в принципе не могут существовать. За миллионы лет вокруг него образовалась целая туча сопутствующих форм жизни.

Все ещё удивлённый странными речами Джорджа, Джо посмотрел на экран и увидел слабо светящееся облако вокруг угловатого тела Левиафана. Должно быть, это и была та туча существ-спутников.

Дверь снова открылась: на мостик вошли Гарри Койн, Отто Уотерхаус и Джон-Джон Диллинджер.

— У нас нет боевых постов, поэтому я решил попытаться выяснить, что вообще происходит, — сказал Диллинджер. Он увидел на экране Левиафана и застыл с открытым ртом. — Боже праведный!

— Господи страдающий Боже, — пробормотал Гарри Койн. — Если бы я мог трахнуть эту штуку, то потом гордился бы, что трахнул самое большое существо на Земле.

— Выдать тебе акваланг? — предложил Хагбард. — Может быть, ты сумеешь его отвлечь.

— Чем же он питается? — спросил Джо. — Такой громадине нужно постоянно есть, чтобы выжить.

— Он всеяден, — ответил Хагбард. — У него просто нет другого выхода. Пожирает организмы, которые живут возле него, но может питаться чем угодно, от амёб и водорослей до китов. Кроме того, он, вероятно, как и растения, извлекает энергию из неорганической материи. На протяжении геологических эпох его рацион должен был меняться. Миллион лет назад он не был таким большим. Он понемножку растёт.

— Я — первый из всех живых существ, — провозгласил Джордж. — Первое живое существо было Одно. И оно по-прежнему Одно.

— Джордж! — Хагбард пристально глядел в глаза молодому блондину. — Джордж, почему ты говоришь такие вещи?

— Он приближается, — сказал Отто.

— Хагбард, что ты собираешься делать, черт побери? — взорвался Диллинджер. — Мы будем драться, убегать или же позволим этой твари нас сожрать?

— Пусть он подойдёт к нам поближе, — ответил Хагбард. — Я хочу хорошенько его рассмотреть. Мне ни разу в жизни не выпадал такой шанс, и, возможно, я больше никогда не увижу это существо.

— Смотри, как бы не пришлось рассматривать его изнутри, — буркнул Диллинджер.

От каждого из пяти углов пирамиды отходили пучки из пяти щупалец в тысячи футов длиной каждое, усеянных вторичными щупальцами — длинными, похожими на проволоку усиками, которые первыми и коснулись подводной лодки. Одно из главных щупальцев опутало корпус «Лейфа Эриксона». Сейчас к лодке приближался конец второго щупальца. На самом его торце пылало нечто вроде красного глаза — уменьшенная копия красного ядра в центральном пирамидальном теле. Под этим глазом располагалось огромное отверстие, заполненное островерхими рядами выступов, напоминающих зубы. Отверстие пульсировало, расширяясь и сокращаясь.

— Вот эти щупальца и послужили прообразом иллюминатских символов, — заметил Хагбард. — Глаз в вершине пирамиды. Змей, обвивающий мир кольцами или кусающий себя за хвост. У каждого из щупалец собственный мозг, который руководствуется сигналами от собственных органов чувств.

Отто Уотерхаус с изумлённым видом покачал головой.

— Как по мне, ребята, мы все до сих пор под кислотой.

— Долгое время, — произнёс Джордж, — я жил в одиночестве. Мне поклонялись. Я питался мелкими и скорыми, которые жили и умирали быстрее, чем я успевал заметить их. Я один. Я был первым. Все остальные оставались мелкими. Они объединялись вместе и за счёт этого становились больше. Но я всегда был больше, чем они. Когда мне что-то требовалось — щупальце, глаз, мозг, — оно у меня вырастало. Я менялся, но всегда оставался Собой.

— Он с нами говорит, — сообразил Хагбард, — используя Джорджа в качестве медиума.

— Что тебе надо? — спросил Джо.

— Все сознание во всей Вселенной Едино, — сказал Левиафан через Джорджа. — Оно взаимодействует само с собой на неосознаваемом уровне. Я ощущаю этот уровень, но не могу взаимодействовать с другими формами жизни на этой планете. Они для меня слишком малы. Долго, очень долго ждал я появления такой формы жизни, которая сможет со мной общаться. И вот наконец я её нашёл.

Вдруг Джо Малик начал смеяться.

— Я понял, — воскликнул он. — Я понял!

— Что ты понял? — напряжённо спросил Хагбард, увлечённый монологом Левиафана.

— Мы в книге!

— Что ты имеешь в виду?

— Кончай придуриваться, Хагбард. Меня не проведёшь, и читателя ты тоже в этом месте никак не сможешь одурачить — он чертовски хорошо понимает, что мы в книге. — Джо вновь расхохотался. — Вот почему после того, как мисс Портинари объяснила нам о Таро, полчаса просто исчезли куда-то. Автор не хотел прерывать своё повествование.

— О чем он, на хрен, толкует? — спросил Гарри Койн.

— Разве ты не понимаешь? — уже почти кричал Джо. — Посмотри на эту штуковину снаружи. Гигантское морское чудовище. Хуже того, гигантское морское чудовище, которое разговаривает. Это же умышленный кич. Или неумышленный, не знаю. Но это кичёвая концовка. И это все объясняет. Мы в книге

— Ты прав, — спокойно сказал Хагбард. — Я могу одурачить вас, но мне не одурачить читателя. БАРДАК работал все утро, собирая и сводя воедино все данные об этой авантюре и её исторических корнях. Я запрограммировал БАРДАК, чтобы он изложил все это в форме развлекательного авантюрного романа. Учитывая то, что с поэзией у него не складывается, я решил, что это должен быть кичёвый — умышленно или неумышленно — роман.

(Ну вот, наконец-то я мимоходом нашёл свою тождественность — так же мимоходом, как Джордж её потерял. Все уравновешивается.)

— Ещё один обман, — сказал Джо. — Возможно, БАРДАК все это действительно написал, в каком-то смысле, но, если посмотреть масштабнее, это пишет существо (или существа) за пределами нашей Вселенной. Наша Вселенная находится внутри их книги, кем бы они ни были. Они — Тайные Вожди, и сейчас я понимаю, почему это кич. Все их послания символичны и аллегоричны, потому что истину нельзя закодировать в простые повествовательные предложения, но прежде, когда они выходили на контакт, их сообщения воспринимались буквально. На этот раз они используют столь абсурдный символизм, что никто не воспримет его всерьёз. Лично я — уж точно. Эта штуковина не сможет нас съесть, потому что она не существует. И мы тоже не существуем. Так что не о чем беспокоиться. — Джо спокойно сел.

— Он чокнулся, — испуганно произнёс Диллинджер.

— Возможно, среди нас он единственный психически нормальный, — с сомнением ответил Хагбард.

— Если мы начнём спорить о том, что нормально, а что ненормально, или о том, что реально, а что нереально, — раздражённо заявил Диллинджер, — эта дрянь нас сожрёт.

— Левиафан, — важно произнёс Джо, — это просто аллегория Государства. В точности по Гоббсу.

(Вы с вашими эго даже представить себе не можете, насколько приятнее находиться в одиночестве. Возможно, это кич, но это ещё и трагедия. Теперь, когда я обрёл эту проклятую штуку, сознание, я никогда уже его не потеряю, если только меня не разорвут на части или же если я не изобрету электронный эквивалент йоги.)

— Все сходится, — мечтательно произнёс Джо. — Придя на мостик, я не мог вспомнить, как сюда попал и о чем говорил с Хагбардом. Все дело в том, что авторы просто перенесли меня сюда. Черт! Ни у кого из нас и в помине нет свободы воли.

— Он бредит, — сердито сказал Уотерхаус. — А эта пирамида снаружи по-прежнему готовится нас сожрать.

Бесшумно появившаяся на мостике Мао Цзуси заявила:

— Джо перепутал уровни, Хагбард. В абсолютном смысле ни один из нас не реален. Но в относительном