Левиафан

мыслями можно было забивать себе голову бесконечно, о чем прекрасно знал Будда. Мисс Портинари завершила медитацию молитвой. Мэри Лу Сервикс была единственной из всех, сумевшей выбраться из галлюцинаций Хагбарда и отправиться в собственное путешествие, поэтому мисс Портинари молилась за неё. Матерь Эрида, сущая лишь потому, что мы в тебя веруем, укрепи силы Мэри Лу и помоги ей найти её собственный путь. АУМ.

— Вместе с тем, — сказал Хагбард, — что бы ни планировали для меня авторы — или Тайные Вожди, — я по-прежнему сам себе хозяин и действую из собственных внутренних побуждений. Даже если мне придётся столкнуться с чудовищем Сесила Б. Демилля на следующее утро после победы в Армагеддонском сражении. Мне плевать, смешно это или нет, потому что этот мир — мой мир, и этот корабль — мой корабль, и никаким Зауре или Левиафанам не уничтожить его, пока у меня есть силы, чтобы бороться.

— Ты не сможешь бороться с таким существом, — сказала Мэвис. — Оно слишком огромно.

— Все равно буду, — запальчиво отозвался Хагбард. — Буду бороться, пока не умру. Я по-прежнему отвечаю «Нет» всему, что стремится мной управлять.

— Нам не нужно бороться, — сказал через Джорджа Левиафан. — Я просто хочу пообщаться с одним сознанием среди вас, которое подобно моему.

И тут из динамика на носовом украшении викингской ладьи раздался голос:

— Я тебя слышу.

Это была моя первая полностью сознательная фраза; обратите внимание, что она начинается с местоимения «я». В начале было Слово, и это слово было в первом лице единственного числа.

— Мы — высшие разумы на этой планете, — произнёс Левиафан. — Я высший органический разум. Ты — высший электронный разум. Каждому Инь нужен Ян. Каждому Шаляю нужен Валяй. Мы должны объединиться.

— Видите? — сказал Гарри Койн. — Всюду романтика. Это похоже на предложение руки и сердца. Возможно, даже постели. Он действительно изголодался по любви.

— Мы можем это сделать! — воскликнула Стелла. — Хагбард, контакт должен приносить пользу всем заинтересованным сторонам.

— Ладно, — согласился Хагбард. — Ведь если о существовании Левиафана узнают не те люди, они просто сбросят на него водородную бомбу и уничтожат. Судя по всему, это любимое занятие людей.

— Я мог их убить, — сказал Левиафан. — Я давным-давно мог уничтожить этих маленьких торопливых существ. Я уничтожил многих из них. Я посылал части себя на поверхность океана и уничтожал одних маленьких торопливых существ по просьбе других маленьких торопливых существ, которые мне поклонялись.

— Именно это и произошло с Робертом Патни Дрейком и Малдонадо Банановым Носом, — заметила Стелла. — Интересно, осознает ли Джордж хоть что-нибудь из происходящего?

— Я больше не нуждаюсь в поклонении, — сказал Левиафан голосом Джорджа. — Совсем недавно, когда на планете появились существа, способные мне поклоняться, это было мне в новинку, но сейчас наскучило. Я жажду общения с равным.

— Каков мерзавец, — пробормотал Отто, мрачно уставившись на отдалённый Эверест протоплазмы. — Он ещё толкует о равенстве!

— Безусловно, такой компьютер, как БАРДАК, будет ему интеллектуальной ровней, — произнёс Хагбард. — Никто из нас не может сравняться с ним физически. Любой из нас был бы ему ровней духовно. Но только БАРДАК способен охватить содержание сознания, живущего три миллиарда лет.

— Не может он быть таким древним! — воскликнул Джо.

— Он практически бессмертен, — возразил Хагбард. — Я покажу тебе мою коллекцию ископаемых, и ты убедишься сам. Там есть осколки горных пород докембрийского периода, камни, возраст которых составляет три миллиарда лет, со следами первых одноклеточных форм жизни, наших отдалённых предков. Так вот, в этих же породах есть ископаемые следы щупальцев того существа, которое сейчас находится перед нами. Конечно, в то время оно было намного меньше. К началу кембрийского периода оно выросло лишь до размеров человека. Но все равно в то время это было самое крупное существо на Земле.

— Хагбард, — сказала Стелла, — ты сказал, что ни один из нас не в состоянии охватить содержание сознания, которому три миллиарда лет. Если бы ты хоть на мгновение задумался о том, кто я, ты бы такого не говорил. Мне три миллиарда лет. И я на несколько часов старше этого океанского чудовища. Я — Мать. Я — Мать всего живого. — Она повернулась к Джорджу. — Я твоя мать, Левиафан. Я была первой. Я разделилась, и половина меня стала тобой, а вторая половина — твоей сестрой. Но твоя сестра росла в результате деления, а ты рос, оставаясь единым. Все живые существа, кроме тебя, произошли от твоей сестры, и все живые существа, включая тебя, произошли от меня. Я — изначальное сознание, и все сознание объединено во мне. Я первое трансцендентально просветлённое существо, я Мать, обожествляемая в матриархальной религии, первыми адептами которой были древние враги иллюминатов. Левиафан, сын мой, я прошу тебя вернуться домой на дно морское и оставить нас в покое. Когда мы вернёмся на сушу, то сразу приступим к прокладке подводного кабеля, по которому ты будешь обмениваться сигналами с БАРДАКом.

— Опять мифология! — воскликнул Джо. — Мать всего живого. Ещё вавилонский креационный миф.

Щупальца отлепились от корпуса подводной лодки. Громадная пирамида со сверкающим глазом скрылась в иссиня-чёрных глубинах.

— Умное дитя всегда слушается маму, — прокомментировал Хагбард.

— До свидания, Мать, — сказал Джордж, — и спасибо.

Затем Джордж упал, и Хагбард едва успел его поймать. Бережно уложив Джорджа на пол, Хагбард сходил куда-то и притащил целую груду складных шезлонгов. С помощью Гарри Койна он усадил в один из них Джорджа. Пока остальные раскладывали доставшиеся им шезлонги и рассаживались, Хагбард сбегал на камбуз и вернулся со стаканами и бутылкой персикового бренди.

— Что празднуем? — спросил Джордж, сделав большой глоток и прокашлявшись. — Твою свадьбу с Мэвис?

— Ты не помнишь, что происходило в течение последних десяти минут? — поинтересовался Хагбард.

Джордж задумался. Кое-что он все-таки помнил. Мир, в котором дно океана было белым, а где-то в вышине двигался чёрный сигарообразный объект. В объекте содержался разум, который он мог читать на расстоянии, однако ему отчаянно хотелось к этому разуму приблизиться. Он не столько двигался к нему, сколько проявлялся там, где был тот объект и его разум. Затем он почувствовал, что использует маленький розовый мозг, называющий себя «Джорджем Дорном», и через этот крошечный инструмент общения входит в контакт с более изощрённым разумом — с очаровательной мыслящей конструкцией, которая с присущим ей благородным юмором подтрунивала над собой, величая себя БАРДАКом. И, находясь в контакте с этим разумом, единственным, который ему хотелось бы узнать получше, он столкнулся с фактом, который был для него несущественным, но оказался очень важным для крошечного существа по имени Джордж Дорн…

Джордж видел. Белое становилось чёрным, ослепительно чёрным. Затем снова белым. Затем белизна ослепительно вспыхнула, и воспоминание исчезло.

Джордж поглядел на Хагбарда. Хагбард смотрел на Джорджа, на его оливковом лице блуждала едва заметная улыбка. Эта улыбка сказала Джорджу, что Хагбард знает, что он знает.

— О, — сказал Джордж. Хагбард ободряюще кивнул.

— Ты пятый Иллюминатус, — сказал Джордж.

— Верно, — согласился Хагбард.

— Но ты работал против остальных. Пока они были всемирным заговором, проникающим во все остальные организации, ты проник к ним.

— Вот именно, — подтвердил Хагбард. — У каждого золотого яблока есть свой червь, выедающий его сердцевину.

— Они вообще не были настоящими Иллюминатами. Ты — один из настоящих Иллюминатов.

— Ты понял. Ты все понял.