аккуратнее, скоро хозяин вернется, ему не нужны такие «славные» ощущения, как у меня. А то я, чувствую, скоро свалюсь, если не перестану так нагружать больную ногу.
Ничего, сейчас отдохнем вместе с дочкой. Вот и ее комната.
Ну конечно, а чего ты хотела? Разумеется, здесь торчат все три няньки. И за каким, м-м-м, овощем Дюбуа нагнал к моей малышке столько прислуги? Надеялся, что три справятся лучше? Идиот.
Вскочившие при нашем появлении тетки с удивлением смотрели на меня. Затем одна из француженок что-то спросила. Я показала рукой на рот и покачала головой. Негритянка презрительно фыркнула и решительно протопала к нам. Что дальше? Попробуешь забрать Нику? Ты смотри, попробовала. Знаешь, я, конечно, не люблю женских драк, но не надо трогать моего ребенка. Я за это твоему хозяину напинала от души и на месте некоторых неповоротливых пончиков поостереглась бы руки тянуть, куда не просят.
Пончику хватило одного предупредительного пинка, чтобы сделать правильные выводы и откатиться подальше. Француженки и соваться не стали. Няньки растерянной кучкой столпились возле окна и оттуда наблюдали за нами.
Не люблю, конечно, когда на меня таращатся, ну да ладно, сейчас главное – Ника. Малышка совсем сомлела на моем плече, очередное столкновение с воинствующей тьмой вымотало ребенка до донышка. И она сейчас была особенно беззащитна перед Дюбуа, сил для сопротивления у ребенка не осталось. Но это, к счастью, чувствовала только я. Потому что по-прежнему ощущаю себя единым целым с дочкой и понимаю ее, как никто другой.
Я осторожно положила малышку на кровать. Резвившаяся час назад веселая загорелая девчушка снова напоминала воскового кукленка. Ничего, родная, мама теперь с тобой, а еще у нас есть помощник. Отдохни, зернышко, поспи, а я тебе песенку спою.
На этот раз я «пела» «За печкою поет сверчок», нежно поглаживая дрожащую дочку. Потом прилегла рядом и обняла ее. Дыхание Ники постепенно выравнивалось, сердечко замедляло сумасшедший бег, переходя на положенную ходьбу. Залитые чернотой глаза снова стали цветными, дочка смотрела на меня не отрываясь. Но вот сон осторожно подкрался к ней, потрогал мягкой лапой веки и медленно опустил их. Малышка уснула.
Теперь можно заняться и очисткой комнаты от посторонних предметов количеством три штуки. Предметы пробовали сопротивляться, на их счастье, молча. Но я в некоторых ситуациях необычайно настойчива, и меня не пугает применение довольно болезненных аргументов.
Злобно шипя, тетки все же предпочли не испытывать мое терпение и убрались. Небось к хозяину побегут, жаловаться. Вот пусть он им все и объяснит.
Глава 34
Ника проспала больше трех часов. Принесенный обед давным-давно остыл, мне трапезничать в одиночестве не хотелось. Конечно, самым разумным было бы присоединиться к дочке и отдохнуть, но побывавшее вне тела сознание категорически отказывалось теперь добровольно нырять в забытье.
Господа, можете меня поздравить! У меня, кажется, развилась редкая, просто-таки раритетная фобия – боязнь потери тела. Наблюдать за разнузданным поведением своей тушки, потеряв над собой контроль в прямом смысле слова, – такого и врагу не пожелаешь!
Нет, вру. Пожелаю. С удовольствием засадила бы мерзкую душонку Дюбуа в банку с прокисшими огурцами, а тело отправила чистить сортиры в частном секторе. И не с помощью ассенизаторской машины, а вручную, ведром и в бочку.
Ну не могу я подставлять неизбитую щеку, схлопотав увесистую оплеуху, не могу! Когда дело касается моей семьи, и речи не идет о всепрощении. Это вовсе не значит, что я готова преследовать обидчиков до конца дней своих, нет. Там, дальше, им один судья – Бог. Но покорной ослицей подставляться под удары, в то время как черный паук затягивает в свою липкую паутину мою дочь и моего мужа?! Нет уж, увольте.
Я с трудом удерживала себя от начала спасательной операции. Несмотря на вожжи разума, упорно рвалась к двери – бежать, искать, найти бутылку с Лешкиной душой. Многочасовое пребывание без хозяйки подействовало на мою тушку резко отрицательно – угомонить ее было довольно проблематично.
К дверям я себя все же не пустила, но и полежать рядом с дочерью, как того настоятельно требовала, периодически переходя на визг, моя больная нога, не получилось. Словно зайчик с супербатарейкой в попе, моталась я по комнате, составляя хитроумнейшие и вероломнейшие планы побега. Утомлять вас подробностями не буду, упомяну лишь, что в одном из планов фигурировали пылесос, набор пассатижей и боевой вертолет «Черная барракуда».
– Мама! – сонный возглас Ники прервал трансляцию сражения кучки ниндзя со мной во главе против колдуна. – Ты где?
Я подбежала к кровати, подхватила разоспавшегося ребеныша на руки и сделала «фр-р-р» в шейку. Дочка поежилась и звонко расхохоталась:
– Мамсик, не щекотись! Ой, а где противные тетьки? Ты их прогнала, да? Вот здорово, они мне совсем не нравились, они какие-то тухлые внутри.
Точнее не скажешь, от прислуги Дювалье действительно несло душевной тухлятиной.
Потом мы решили пообедать, пусть и запоздало. Сегодня у нас день остывшей пищи, ну и пусть. Зато в самой лучшей компании: ты, да я, да мы с тобой.
Ника, словно компенсируя мамину немоту, болтала почти безостановочно. Почти, потому что малышка проголодалась, а есть и разговаривать одновременно воспитанным девочкам нельзя.
Но ни разу, ни единым словом девочка не упомянула происшедшее в логове колдуна.
Ну вот, поели, теперь можно и погулять. И плевать нам на планы мерзье – пришлет он за нами, ха! Присылай. А я всех посылать буду.
Дочка явно не хотела передвигаться по дому самостоятельно, «наша» вилла пугала ребенка все больше. Когда я, взяв ее за ручку, направилась к двери, Ника быстренько забежала вперед и заканючила:
– Я хочу с тобой, я боюсь ножками!
Пришлось приподнять штанину и показать дочери туго забинтованную ногу. Судя по ощущениям, под повязкой притаился офигительный ушиб, периодически стреляющий очередями боли.
– Ой, мамочка! – Малышка присела на корточки и осторожно погладила бинт. – Тебе больно, да? Давай никуда не пойдем, теперь ты поспи, а я тебе спою. Иди, иди, ложись.
Вот оно, кудрявое слабое место, брешь в моей броне. Постоянно провоцирует маму на обильное слезоотделение, грозящее тотальным разнюниванием. А сейчас нельзя, никак нельзя.
Что немедленно подтвердил главный никак.
Дюбуа опять приперся за нами лично, никого присылать не стал. Видимо, мое буйное поведение убедило мерзье, что поручать своей тухлой прислуге столь сложное дело не стоит. В общем, погулять сегодня мы уже не успели. Впрочем, остается еще вечернее время.
– Женщина! – разумеется, душка Паскаль ввалился без стука. – Твоя дочь готова?
Это смотря к чему. Убежать отсюда – в любую секунду, а вот окунаться в гнилое болото зла мой ребенок не будет готов никогда.
Видно было, что Нике очень хочется снова оказаться на маминых надежных руках, только там ей было относительно спокойно рядом со злым дядькой. Но малышка запомнила мою забинтованную ногу и причинять маме новую боль не хотела. Она прижалась к моей здоровой ноге, плотно обхватила ее ручками и исподлобья смотрела на Дюбуа. Но недавнего ужаса в глазах ребенка больше не было.
Правда, когда злой дядька наклонился и протянул к ней свои лапищи, Ника не выдержала и, спрятав лицо, тоненько заскулила. Опередив мерзье, я подхватила дочь и прижала к груди. Ну почему у людей нет сумок, как у кенгуру? Сейчас спрятала бы туда ребенка и, освободив руки, приготовилась драться за него.
Оставалось одно – толкаться глазами. Колдун усмехнулся:
– Успокойся, женщина, я не собираюсь применять физическое насилие, скоро твоя дочь сама будет бегать за мной, словно собачонка.
Собачонка, говоришь? Эх, мою бы сюда крохотульку, Май быстро разобрался бы, что к чему. Опыт общения с подобной мразью у пса имеется, одного маньяка-людоеда он уже загрыз. Но увы, мой защитник остался в Москве и ничем помочь не может. А ведь пес не хотел нас отпускать, особенно Нику. Зверь чувствовал приближение другого зверя, двуногого.
