Франсуа, напряженно поглядывая в сторону лестницы, торопливо проговорил:
– Не оставляйте девочку наедине с ним ни секунды, любыми способами, как сможете. И не позволяйте ребенку смотреть в глаза Дюбуа. Девочка и сама это чувствует, но она пока слишком мала, чтобы противостоять бокору, да еще такому сильному, в одиночку. Помогите ей! И помните – вы не одни.
– Женщина! – истекающий злобой голос колдуна раздался совсем близко, он уже спускался по лестнице. – Ты где? Потерялась? Или пытаешься спрятаться? Запомни – от меня не спрячешься, я чувствую силу твоей дочери и найду ее где угодно.
Да сколько угодно! Поиграем в прятки, спасибо за подсказку. Надо убежать подальше от Франсуа, чтобы мерзье не почувствовал его.
Я бесшумно выскользнула из пальмового закутка, Ника облегчала мне передвижение, повиснув обезьяньим детенышем.
Пока грузный урод, топоча и чертыхаясь, спускался по лестнице, мы с дочкой успели проскользнуть в большой стенной шкаф, предназначенный для верхней одежды. Это даже и не шкаф был, а небольшая комнатушка-гардеробная, расположенная слева от входной двери. Разумеется, никакой верхней одежды в июльскую жару там не было. И до нашего появления единственным обитателем гардеробной была пустота.
Ну вот, а теперь образцово-показательно забьемся в самый дальний угол шкафа и изобразим инсталляцию «Испуг». Хотя на самом деле хотелось кружиться и приплясывать от радости – мы не одни, мы не одни!
– Женщина! – Дверь гардеробной распахнулась, явив нам раздраженную физиономию Дюбуа. – Давно пора смириться с неизбежным и покориться моей воле. Но одно меня радует – ты оказалась глупее, чем я думал. Это хорошо. Пошевеливайся!
Ладно, ладно, не вопи. Уже идем.
Мерзье привел нас в мансарду. Я не помню, что здесь должно было располагаться по проекту, но сейчас на меня мрачно смотрело логово черного колдуна. Как бы по-дурацки это ни звучало в начале двадцать первого века.
И вчера я ошиблась – кровавый ритуал проводился не в подвале, а именно здесь. Теперь понятно, почему мне показалось тогда, что действо происходит под открытым небом, – оно, небо, с ужасом заглядывало внутрь через мансардные окна.
О вчерашнем кошмаре напоминали только погасшие факелы, закрепленные вдоль стен, да деревянное возвышение с вырезанными на нем причудливыми знаками. Кажется, именно на нем я и лежала накануне.
Шест, торчавший посреди помещения, остался, а вот рисунки на полу, кровь – все это исчезло. Видимо, прислуга постаралась, выскоблила все вокруг до скрипа.
Июльское солнце, брезгливо поджимая лучи, пусть и без особого энтузиазма, но освещало логово довольно хорошо. Высветив при этом массу непонятных вещей – какие-то порошки в банках, засушенные летучие мыши, жабы и прочая нечисть, гроздьями развешанная по стенам, словно лук и чеснок у запасливой хозяйки. Пучки трав размером с банный веник на полках, и там же – что-то круглое, непонятное.
Очень даже понятное. Человеческий череп.
Ника вскрикнула и вжалась лицом в мое плечо. Мне тоже захотелось спрятаться, вот только негде. Нет, не из-за черепа, я не настолько впечатлительна.
Просто только сейчас я рассмотрела, что алтарь вовсе не пуст. На нем лежала, слегка приподняв голову, та самая гремучая тварь, которую я увидела под кроватью маленьких Салимов.
Наяву гадина выглядела еще отвратительней. И страшнее. Такой огромной змеюки в реальности я еще не видела.
Дюбуа заметил впечатление, которое произвела на нас его подружка, и ухмыльнулся:
– Страшно? Это хорошо. Послушней будете. Женщина, если ты не станешь мне мешать, твоя дочь очень скоро научится повелевать не только этой змеей, но и всеми ядовитыми тварями мира! – И тобой тоже? – Она сможет заставлять их делать то, что ей понадобится. И никто никогда не заподозрит ее в происшедшем. А потом, когда Ника подрастет, она поймет, что страх правит миром, и ей не надо уже будет ни перед кем отчитываться!
Ты кретин, Дюбуа, миром правит не страх, миром правит любовь. Во всех ее оттенках и проявлениях.
Я как-то сразу успокоилась, и дальнейшие пафосные страшилки колдуна до моего сознания достучаться не могли и надоедливыми мухами жужжали вокруг.
А вот Нике приходилось нелегко. Моя чувствительная малышка ощущала то, что мне было, к счастью, почти недоступно, – черную мощь, исходившую от Дюбуа. Здесь, в своих владениях, среди своих колдовских причиндалов мерзье словно увеличился в размерах. И если даже я чувствовала душную увеличивающуюся тяжесть, заполняющую пространство, что говорить о девочке! Она съеживалась все сильнее, сердечко бешено колотилось, пальчики, вцепившиеся в мои плечи, побелели от напряжения.
А увлекшийся мерзье уже почти кричал, брызжа слюной и размахивая руками. «Радужные» перспективы его тандема с моей дочерью, похоже, доводили урода до экстаза. Или… Впрочем, неважно. Все равно достал.
Я подошла (хотя, если честно, это было довольно трудно – меня словно кто-то отталкивал от колдуна) к изрыгавшему гнусности Дюбуа поближе и изо всех сил пнула его ногой. Туда, куда хотела, не попала, роста не хватило.
Но нужного эффекта достигла, милейший Паскаль прекратил затянувшийся спич и охнул, а змея на алтаре угрожающе затрясла своей погремушкой.
– Ты опять? – зашипел колдун, черной громадой нависнув над нами. – Я ведь предупреждал тебя – не смей ко мне прикасаться!
Ой-ой, напугали ежа голой попой! Сам же лишил меня возможности говорить, а теперь возмущается! Из твоей прочувствованной речи я поняла, насколько тебе нужна моя дочь, а ты, сволочь, давно сообразил, насколько я нужна дочери. Так что ничего хуже того, что уже со мной сотворил, ты не сделаешь. Пока.
Я бесстрашно посмотрела колдуну в глаза, затем показала на дрожащую малышку и нахмурилась.
Кем-кем, а дураком Дюбуа не был. Он наклонился поближе к девочке, вгляделся и досадливо прищелкнул языком. Потом недовольно пробурчал:
– Я понял, женщина. Что-то я сегодня перестарался, на твою дочь надо воздействовать постепенно. Но я слишком долго ждал этого момента, так много сил потрачено, поэтому и увлекся. Ладно, унеси ее, пусть отдохнет. Обед вам принесут в комнату. Но учти, вечером я за вами пришлю. Придете сюда, поняла? И не вздумай опять ерундой заниматься, не зли меня. Запомни, женщина, ты сейчас по краю бездны ходишь, одно неосторожное движение – и возврата больше не будет. Поняла? Я спрашиваю – поняла?
Пришлось кивнуть.
– Иди.
Уговаривать меня не надо, этот приказ я выполню с невиданным энтузиазмом. И дорогу я помню, провожать не стоит.
М-да, погорячилась. Я дорогу вниз помню, а вот какая из шести спален второго этажа Никина – не знаю. Меня ведь туда в прошлый раз в бутылке носили, а рассчитывать на память тела не стоит.
И ведь у дочки не спросишь, нечем. Значит, придется довериться инстинктам тушки. Я топталась перед рядом дверей, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения, похоже, испуганно прислушивались ко мне – когда хозяйка психовать начнет?
Вот прямо сейчас и начну, поскольку нету у меня больше нервной системы, кончилась. Остался бессистемный спутанный комок нервов.
Я собралась уже бесцеремонно вваливаться во все комнаты подряд, пока не найду нужную, но ближайшая дверь распахнулась, и из комнаты вышел Лешка. Вернее, его тело, но как же мне захотелось броситься к нему, уткнуться носом в уютную ямку между ключицами, и чтобы теплое кольцо сильных рук укрыло, защитило нас с дочерью от наползающего мрака! Я автоматически шагнула навстречу мужу, но, наткнувшись на пустоту глаз, опомнилась.
– Ты зачем Нику ко мне несешь? – недовольно проворчал «Лешка». – Ее комната там.
И он указал на дверь напротив. Хоть какая-то от тебя польза, чурбачок. Ты смотри, береги себя, будь
