дому.
Мужчины смотрели ей вслед: Джайлз в полном недоумении, Эдмунд — с грустной задумчивостью. Наконец Джайлз решился прервать неловкое молчание:
— Все в порядке, сэр. Я не могу навязывать свое общество вашей дочери. Пожалуйста, не вините ее. Она имеет право на собственные предпочтения.
Эдмунд сложил на груди руки.
— Если и есть на свете мужчина, соответствующий предпочтениям моей девочки, то это вы. Я решил, что, возможно… Ну ладно. Не обращайте внимания. И все равно я надеюсь, что на обратном пути вы спланируете свое время так, чтобы провести у нас несколько дней. На самом деле мы здесь, в Уэлборне, очень гостеприимны. Дайте мне только шанс доказать вам это.
Голос Уэлборна звучал слишком оживленно и дружелюбно, он изо всех сил старался вести себя как можно естественнее. В глубине души он явно не считал инцидент исчерпанным. Джайлз вежливо пробормотал что-то и, смирив уязвленное самолюбие, пошел по газону к бухте. Поразмыслив, он решил, что ухаживать за дочерью клиента по крайней мере неразумно, а кроме того, он стал капитаном всего несколько дней назад, сейчас ему не до нежных чувств.
У самого дома Грейс внезапно обернулась. Ее глаза устремились к мощной, но стройной фигуре моряка. Капитан с достоинством направился к пристани, следом семенил ее отец. Как он хорош, этот капитан! Видно, что он из тех, кто привык к труду и не требует от других того, чего не станет делать сам. Грейс заметила, как неуютно он чувствовал себя за столом, пока другие работали. Человек действия, не расположенный пребывать в праздности.
«Ну-ка, прекрати, Грейс! — прикрикнула она сама на себя. — Господи Боже мой! Всего двадцать минут в его обществе, и вот ты уже воображаешь его образцом добродетели. Тебе он не достанется!»
Отец Грейс наконец догнал моряка, остановил его и оживленно заговорил, но девушка не слышала, о чем шла речь. Казалось, капитан Кортни хотел уйти, но неожиданно обернулся и посмотрел на дом. Со своего места Грейс не могла разглядеть его лица, но поняла, что он смотрит на нее. Надо забыть о нем! Повернуться и уйти в дом! Но Грейс никак не могла заставить себя сделать это. Должно быть, он сказал отцу что-то приятное, потому что они вместе пошли к лодкам и Эдмунд зашагал удивительно легко.
Несмотря на все свои добрые намерения, Грейс все думала о капитане Кортни. Таков ли он, каким она его вообразила? Девушка тяжело вздохнула. Если бы только она сама была такой, какой он ее считает! Но это не так.
Часом позже Грейс сидела на стуле с высокой спинкой в гостиной своего дома и, отодвинув в сторону пяльцы с вышиванием, пыталась распутать сбившийся клубок нитей у себя на коленях. Рядом стояла Мату. Иоланта сидела на стуле из того же гарнитура и осторожно вытягивала нитку из собственного аккуратного мотка пряжи, всем своим видом демонстрируя, что не желает замечать Грейс. Мачеха лишь ехидно усмехнулась, услышав сокрушенный вздох Грейс.
Многие владельцы плантаций жили в домах, которые мало чем отличались от простых хижин, так что дом с несколькими спальнями и такой элегантной гостиной считался роскошью. Главное место в комнате занимал величественный обеденный стол красного дерева в окружении стульев с резными спинками. Возле одной из стен стояло несколько стульев, обитых гобеленовой тканью, и небольшой столик для чая. Грейс отчаянно мечтала, чтобы у них была настоящая английская вилла с несколькими подобными помещениями. Тогда она была бы полностью избавлена от общества Иоланты с ее безупречно гладкой прической, с аккуратнейшими стежками, с мотками пряжи, которые никогда не путаются. Непослушный золотой локон соскользнул на щеку Грейс, стежки вышивки пошли вкривь и вкось, а нитки совсем запутались. И все равно, с удовлетворением подумала она, у Иоланты тоже есть недостаток, и еще какой!
Грубые темные руки Мату забрали у Грейс перепутанные мотки и стали терпеливо разбирать нити. Девушка подняла глаза на служанку и улыбнулась. В ответ старая женщина покачала головой, ее поднятые брови явственно говорили: «Ты сама виновата, что устроила такую путаницу».
— Да ну, Мату. Это пустая трата времени. Ведь я даже не шью. Ничего не создаю, просто украшаю готовую вещь.
— Неудивительно, что ты не способна понять, — заговорила Иоланта, и тут стали видны ее гнилые коричневатые зубы. — Вышивка — вид искусства, а тебе, разумеется, недостает утонченности и воспитания, чтобы осознать это.
Грейс воинственно посмотрела на мачеху.
— Я считаю, что самая искусная вышивка ни к чему, если одежда плохая. Воспитание тоже ничего не значит, если человек дурной по натуре. Красота может скрывать такую мерзость…
Иоланта не успела ответить, как в дверь вошел Эдмунд. В обычных обстоятельствах это не удержало бы Иоланту от колкости, но сейчас она видела, как напряжен Эдмунд, как горит его взгляд, как зеленые глаза жгут спину дочери. Так что его жена проглотила язвительное замечание, протянула руку к вазе с засахаренным миндалем и с интересом стала ждать развития событий.
— Собирается шторм? — спросила она. Ее карие глаза смотрели со спокойной невинностью, но алчный блеск выдавал ее с головой. Иоланта обожала скандалы.
Эдмунд не соизволил обратить на нее внимание, он, не отрываясь, смотрел на дочь.
— Капитан лишь хотел получить разрешение навестить тебя еще раз. Он же не просил твоей руки!
Под взглядом Эдмунда у Грейс все внутри сжалось, но голос ее звучал ровно и безучастно:
— Я думала, что это и есть конечная цель визитов к женщине — просить ее руки.
— И что, это так ужасно?
Грейс подняла глаза на служанку, но Мату лишь махнула рукой и кивнула в знак согласия с Эдмундом. Грейс резко встала, пяльцы с тканью упали на пол. Девушка и не подумала их подбирать.
— Вы оба прекрасно знаете, как это бессмысленно. А тебя, Мату, я совсем не понимаю.
Иоланта театрально вздохнула и аккуратно убрала иголку в рабочую корзинку.
— Как ни прискорбно, Эдмунд, но я должна признать, что Грейс права. — И она усмехнулась, словно вспомнила очень забавную шутку. — После рождения первенца ей, возможно, придется пережить очень неприятные объяснения.
— Уйди, Иоланта! — рявкнул на жену Уэлборн.
Что изменится, даже если ты запретишь мне говорить об этом? — с насмешкой в голосе произнесла она, взяла свою корзинку, неторопливо поднялась, с достоинством прошествовала к лестнице в центре комнаты и, обернувшись, бросила: — Пожалуй, я закончу работу в своих покоях. — Но никто не отозвался.
— Она такая язва, Грейс. Не слушай ее, — проговорил Эдмунд, наблюдая, как удаляется его жена.
— Она права.
Эдмунд покачал головой и слегка покраснел.
— Посмотри на себя! — воскликнул он. — Ты такая светленькая! А если еще и отец будет вроде этого Кортни, то, уверяю тебя, Грейс, никому и в голову не придет, что кровь ребенка подпорчена.
Подпорчена. Грейс сжала зубы.
А отец продолжал, не заметив, что оскорбил ее.
— На семь восьмых белый! А твои внуки будут белыми на пятнадцать шестнадцатых! Да никто ничего не заподозрит! Грейс, сделай это ради меня! Ведь я твой отец, ты должна быть мне благодарна!
Вот всегда у них так. Грейс сложила на груди руки и в упор посмотрела на отца.
— И что ты станешь делать, если я не расплачусь должным образом за твое благородство? За то, что по доброте ты признал меня своей дочерью?
— Я знаю, чего ты хочешь! Ты хочешь вынудить меня сказать, что тогда я тебя продам! Хочешь сделать вид, будто я тебя не люблю, будто ты нужна мне только ради внуков! Если бы это было так, дорогая, можешь не сомневаться, что ты была бы уже либо замужем, либо продана в рабство! — Внезапно он смягчился. — Грейс, я хочу, чтобы ты была счастлива. А этот Кортни… Ты же сама слышала, что он говорил. Ему, как и тебе, рабство не по душе. Вот и Мату он тоже нравится, ведь так, Мату?
Мату давно уже бросила возиться с запутанной вышивкой. Она взяла Грейс за руку и кивнула.
— Значит, тебе вдруг пришло в голову, что я должна выйти замуж? — спросила девушка.
Мату снова кивнула головой, затем раскрыла ладонь, покачала ею и показала себе на голову.
— Считаешь, я должна все обдумать? — перевела ее жест Грейс. И опять Мату кивнула
Эдмунд фыркнул.
