нации было нанесено крайне сильно оскорбление. Ведь это та страна, пожалуй, одна из немногих стран мира, в которой нет нужды вводить всеобщую повинность, в которой вы можете буквально за считанные мгновения собрать нужное количество вполне пригодных мужчин-добровольцев. Через несколько месяцев после начала войны был опубликован призыв добровольцев для службы на минных тральщиках. Примерно в течение суток записалось свыше 24 000 человек. Помню, как в тот момент один знакомый немец, удивленно покачивая головой, сказал мне: «Вот этого я не понимаю. Немцы — патриоты, и они немедленно умрут за дело патриотизма, если им прикажут это сделать, но идти добровольцем…? Да, такое больше нигде не встретишь».
Утверждаю: в 1934, 1935, 1936, 1937, 1938 и даже в 1939 годах мы потеряли невероятную возможность показать миру, что он еще может верить в идеалы. Зачем обязывать к военной службе людей, которых можно просто призвать на фронт в качестве добровольцев, а затем еще упражняться в их адрес на отвратительном итонско-баллиолско-уайтхоллско-палестинском жаргоне, называя их «ополченцами»? Всеобщая военная обязанность является, если смотреть с точки зрения общества, системой справедливой и достойной уважения при условии, что ее и используют правильно и достойно — как, например, в Швейцарии. Но если вам пришлось действовать в стране, где положение о всеобщей воинской обязанности никогда не разъясняли населению и никто его, по сути, не понимает, и где все нормальные люди готовы в любой момент встать под ружье и без этой системы, то зачем делать из них призывников?
Если бы я мог принимать решения по данному вопросу, то я бы отменил эту норму, потому что, выражаясь фигурально, в течение пяти минут я бы явил миру одну из лучших армий на свете — армию добровольцев. Думаю, что ни один политик, рекламщик или дебильноватый кинопродюсер сможет придумать более эффективную кампанию — к несчастью, я должен использовать этот уличный жаргон нашего времени. Но они никогда не додумаются до такого, ибо их мозг слишком изощрен, чтобы поверить в нечто искреннее. И в их жизни никогда не было идеала.
Более того, им нравятся призывники. Им не нужны свободные люди, которые идут сражаться просто потому, что они —
Кроме того, при моей схеме в мирное время эти добровольцы будут пользоваться преимуществами, например, при продвижении по служебной лестнице, но люди, которые разжигают войны, таких вещей не любят. Правда, сами они никогда и не воюют.
Стоя на открытой всем ветрам палубе и думая обо всем этом, я мысленно окидывал взором годы, прошедшие между двумя войнами, точнее, между двумя этапами одной войны. Теперь я думал о Германии.
Германию я видел по окончании Первой мировой, которую она откровенно проиграла. И вот буквально через десять лет после того сокрушительного разгрома она, скажу вам, была уже столь же мощной торговой державой, как и те государства, которые полагали, что разнесли эту страну на кусочки. Благодаря проделкам инфляции, она смогла избавиться от долгов. Затем она влезла в громадные долги, взяв денег у ведущих мировых держав и потратив их на улучшение замечательной и драгоценной собственности — самой Германии. Новые вокзалы, новые, современные предприятия, новые очистные сооружения, газовые станции, система коммунальных удобств в городах — все это делалось на те самые заграничные деньги, так что через пятнадцать лет, проведших после окончания той разрушительной войны, страна Германия (и я видел это своими глазами) выглядела куда лучше, чем любая другая страна, за исключением небольших, прижимистых, прилежных и процветающих демократий Северной Европы, а также Швейцарии.
Эти деньги также потеряны — ведь после нынешней войны Германия не будет уже платить по обязательствам, разве что в обмен на новые заимствования. Но все, что она уже приобрела, остается, и это делает Германию, как сказали бы агенты по недвижимости, элитной собственностью, оснащенной по последнему слову техники и в очень хорошем состоянии. В этой стране, проигравшей в той войне и, как мы думаем, кандидате на проигрыш в этой, нет трущоб и заброшенных земель в привычном для нас понимании. Так неужели этот безумный процесс возобновится после войны? Неужели это и будет нашей наградой за нашу победу?
По завершении периода общественного благоустройства на зарубежные деньги Германия смогла наконец направить весь свой потенциал и все свои деньги на вооружение, и менее чем за двадцать лет после своего катастрофического поражения она стала самым мощным государством Европы в плане наземных вооружений, а также ВВС. Простым перемещением своего «веса» в ту или иную сторону она смогла постепенно порвать все путы, наложенные на нее мирным договором. В результате она смогла вернуть то, что потеряла, и даже приобрела больше, причем без каких-либо дополнительных затрат со своей стороны. Теперь она превосходила другие европейские государства не только в военном плане — не прошло и двадцати лет после поражения, как она заняла такие территории, каких не занимала никогда.
На данный момент — будем считать, по состоянию на август 1939 года — Германия была, по-моему, самой завидной во всех отношениях страной в Европе. Мир, который, судя по всему, потерял совесть, был готов даже забыть аннексию Богемии и Моравии; он был готов отвернуться, если она захочет присоединить к своим владениям Гданьск; думаю, что он был готов ограничиться только протестом и осуждением, если она присоединит к себе кусочек Польши, а именно то, что называется «Польским коридором». И уж точно, в чем я уверен, мир готов так или иначе урегулировать с ней колониальный вопрос.
Мир был готов смотреть на все это сквозь пальцы, если бы Германия осталась почивать на лаврах и удержалась от дальнейших завоеваний. Иначе говоря — если бы она оставила великие державы в покое. И вот тут, полагаю я, ничто уже не могло бы помешать ей стать первой державой мира — если бы она, пусть даже на какое-то время, перешла от военных методов в политике к использованию механизмов торгового, политического или дипломатического давления. И тот факт, что Гитлер не пошел по такому пути, когда он набрал уже все что можно и был готов получить и остальные, последние «дивиденды», как раз и свидетельствует, по моему мнению, о том, что в глубине души он был настоящим предателем немецкого народа.
И все-таки, как мировое сообщество могло полагать или думать, что Германия пойдет именно таким путем? Ведь немцы всегда обладали врожденной страстью к военной службе, к войне, и ничего странного в этом нет. И любой немец, который бы окинул взглядом прошедшие двадцать пять лет, волей-неволей сказал бы себе, что война заплатила Германии. Глупо говорить, что война ничего не решает — война ничего не достигает. А рядовой немец видел вокруг себя страну, которая, в сухом остатке, получила выгоду даже при поражении, которое все исследователи единодушно называют самым масштабным в истории. И он видит не только то, что его рейх стал более сильным, а его армия — более мощной, чем была до той войны; он видит, что и условия жизни в стране стали значительно лучше. И чего ради, говорит ему в таком случае внутренний голос, мы должны вступить на путь мира? Даже проигранная война уже не кажется ему совсем провальным вариантом, а уж война победоносная сулит ему и вовсе волшебную картину благополучия, прирастания территорий и славы.
Стоя на палубе парохода, шедшего через Ла-Манш, и обдумывая все эти вещи, я пришел к весьма мрачному заключению по поводу возможного мира. Допустим, хотя бы на мгновение, что мы
В этом-то и коренится главная опасность, ибо Англией правят те же самые люди, которые привели ее от состояния мнимого счастья к нынешней войне. Ведь те же лорды, политики, промышленные магнаты, о которых я говорил в этой книге, продолжают, причем в самый разгар войны, творить свои безумные заклинания: «Не допустим второго Версаля», «мы против кары во имя мира», «мы не боремся за границы, установленные Версальским договором», «мы не желаем устанавливать прежние погранпосты» и так далее до бесконечности.
Думаю, что на Британских островах живет свыше сорока миллионов человек. И вот этих сорок с лишком миллионов человек заставили, с помощью таких дурацких лозунгов, поверить в то, что к войне привел именно Версальский мирный договор, а никак не тупость наших собственных руководителей. И еще я предполагаю, что более сорока миллионов британцев никогда не читали текста Версальского договора и
