Сердцу боль несет дурман-цветок, Выдерну его — и вновь живу! На него взгляни — меня поймешь — И за домом посади его: Час придет, и ты его сорвешь — Он напомнит, как нам нелегко. 10
Луский шелк[92], словно яшмовый иней, сверкает, Строки лунными знаками[93] выведет кисть. Вот такое письмо я пошлю с попугаем[94] В дом на Западном море[95], в ту грустную тишь. Напишу этих строчек коротких немного, Только каждое слово — как песня, как стих! Ты за краем небес прикоснешься к ним робко — И зальешься слезами, увидевши их. И утихнут разлуки жестокие муки, Эти тысячи ли — их как будто и нет! Наши чувства друг к другу сильнее разлуки, А такое посланье — дороже монет. 11
При милом комната была цветов полна, Без милого постель моя давно пуста. Сверну постель и до утра томлюсь без сна, Все слышу аромат цветов, хотя прошли года. Три года помню запах тех цветов, А муж вернуться все еще не смог. Деревья уж остались без листов, Тоска свернулась желтизной листов, И скован инеем зеленый мох. 12
«Ты — лотос, что красой меня пленит, Как я хочу насытиться тобой!» «Твоя душа прекрасна, как нефрит, Ах, нет предела чувствам, милый мой!» «Нам нес рассвет жемчужные плоды, Парчовую постель дарила ночь». «Цвела любовь… Как вдруг уехал ты, Дух истощен, тоску прогнать невмочь». «Дух истощен… Глаза увлажнены…» «Светильник догорел. Как тяжек сон! Душа пуста… Как много седины!» «Ханьшуй перерезает нам пути, Тебя поглотит хладною волной». «Ах, милый мой, красавец мой, приди — Не мимолетной тучкой дождевой!» 731 г.
Завершив долгое трехгодичное путешествие, Ли Бо оседает дома, где в 728 году у него родилась дочь. Отец выбирает ей имя, для девочки непривычное — Пинъян: так звали третью дочь императора Гао- цзу, основателя династии Тан, даму весьма воинственную, возглавлявшую в чине маршала «женский отряд» государевой гвардии. Тут явно сказалось духовное «рыцарство», присущее Ли Бо, который не расставался с мечом и не имел склонности подолгу оставаться на одном месте. «Оседлость» его в Аньлу была весьма условной. Если не в дальние странствия, то в ближние окрестности он исчезал постоянно. При этом, однако, помнил о чувствах жены, с нежностью выражая их в стихах, как бы написанных от имени тоскующей женщины.
Воды Хань прилепились к Сянъяну[98], Здесь, у дамбы, привольно цветку. Ну, а мне здесь и чудно, и странно — Тучи с юга[99] приносят тоску. Не дождаться мне вешних томлений И ветрами развеянных грез. Ты, являющийся в сновиденьях, Зов сквозь небо давно уж не шлешь. 734 г.
Ли Бо часто ездил в город Сянъян (совр. Сянфань), где, отказавшись от государевой службы, жил столь почитаемый им поэт Мэн Хаожань, и они вместе погружались в вольную стихию «ветра и потока», то есть не регламентированную никакими внешними установками жизнь в свободном общении с друзьями за жбанчиком вина, сочиняя и тут же нараспев декламируя стихи. Ведь, как уже после Ли Бо сформулировал поэт, «не вино цель хмельного старца». Вот одним из таких стихотворений и был анакреонтический гимн, написанный в песенном стиле, выбиваясь из нормативности традиционной поэтики. Стержнем его сюжета стала легендарная история о посадском начальнике Шань Цзяне, который любил погулять в тех местах и, захмелев, засыпал в кустах без шапки, что считалось непристойным.
