000 были убиты и 70 000 погибли в русском плену. Было потеряно от 70 до 80 % тяжелого оружия».
Однако Итальянский институт статистики при географическом разделении итальянских военных потерь помещает в список погибших в СССР только 11 891 итальянца, а в графу пропавших без вести – 70 275 человек. (См. приложение.)
Для армий сателлитов, даже в большей степени, чем для Германии, Сталинградская кампания стала современными Каннами.
Статистика потерь русских еще более неопределенна. Однако их потери безусловно были огромными. Чуйков и Дерябин говорят о том, что дивизии сократились до размера рот. Полк Дерябина, который сражался в городе с сентября по февраль, вступил в сражение с 2 800 солдатами, «в живых остался» 151 человек. (См. Peter Deriabin and Frank Gebney, The Secret World, pp. 47–52.)
63. Gorlitz, op. cit., pp. 5, 145, 257. Паулюс сам позднее написал (Gorlitz, pp. 284–285): «В глубине души, хотя и я сострадал солдатам, которые были в моем распоряжении, я все же считал, что мнения высшего руководства должны выполняться… Я считал, что, продолжая наше максимальное сопротивление в Сталинграде, я служу в интересах германского народа, поскольку, если бы Восточный театр боевых действий был разрушен, то невозможно стало бы достижение мира путем политических переговоров».
На ранних этапах окружения у Паулюса, вероятно, не было выбора. Гитлер сразу бы освободил его от его обязанностей, если бы он ослушался приказаний фюрера. Момент истины для него настал, когда наступление Манштейна достигло апогея. Он мог бы спасти то, что осталось от его армии, если бы обладал внутренней стойкостью духа, чтобы осуществить прорыв, независимо от приказов или если бы воспользовался «предложениями» или «приказами» начать операцию «Зимняя буря». Тем не менее точка зрения Паулюса вполне понятна. Как командующий армией, он не знал и не мог знать «всю картину» событий на Восточном фронте. Он боялся, что, если он ослушается приказов и спасет свою армию, это будет стоить больше всей немецкой армии в целом. (См. Carell, op. cit., p. 597.)
Richard C. Lukas, «The Velvet Project: Hope and Frustration». «Неоспоримое превосходство в воздухе» русских после Сталинграда, на которое ссылается Лукас, иногда, однако, встречало в некоторых местах достойное сопротивление немцев, хотя Москва сохраняла общее превосходство по количеству самолетов на всем Восточном фронте до конца войны. Господин Лукас в своей статье отмечает, что советские ВВС имели от 4 000 до 5 000 самолетов осенью и зимой 1942 года. После этого силы советских ВВС значительно увеличились. В добавление к собственным ресурсам они могли также полагаться на поставки по ленд – лизу самолетов из Соединенных Штатов и Великобритании. Например, армейские воздушные силы отправили русским в Иранпримерно 400 самолетов в период с июля по декабрь 1942 года, таким образом сравняв количество самолетов с немецкими, часть из которых была выведена люфтваффе с Восточного фронта в октябре и ноябре 1942 года.
64. Fuller, op. cit., Vol. 3, p. 538.
65. Combat Eхperiences, Сборник материалов Генерального штаба Красной армии для изучения боевого опыта, № 6.
66. Fuller, op. cit., Vol. 3, p. 538.
67. Джордж Ф. Кеннан, бывший посол в России и профессиональный дипломат, отмечает в своей книге «Russia and the West under Lenin and Stalin» (Boston: Little Brown, 1960, pp. 364–367), что «некоммунистическое сопротивление немцам отважных и очень одиноких людей оказалось намного ближе к нам по своим чувствам и мыслям, чем к Гитлеру и Сталину, и разница между ними и нами почти полностью исчезла. Этим людям удалось во время войны ценой большого личного и политического риска установить контакты с союзными силами. Но они не получили поддержки с их стороны. Политика, требующая безусловной капитуляции, которая подразумевала, что к немцам следует относиться сурово, независимо от того, будет ли смещен Гитлер, практически выбивала почву из – под ног любой умеренной немецкой оппозиции».
В декабре 1964 года генерал Дуайт Эйзенхауэр, бывший президент Соединенных Штатов, отметил в интервью вашингтонской «Пост», что политика «безусловной капитуляции» была ошибкой. Из – за этого немцам пришлось сражаться дольше. Он добавил, что, хотя никогда не осуждал эту политику открыто, потому что «никто меня не спрашивал», говорил об этом в частных разговорах, когда был командующим на Европейском театре во время войны. Генерал Джордж Маршалл, начальник штаба сухопутных войск, также, по словам генерала Эйзенхауэра, считал, что такая политика была ошибочной.
См. также Anne Armstrong, Unconditional Surrender. New Brunswick: Rutgers University Press, 1961.
Трудно не прийти к выводу, что политика безусловной капитуляции со всем ее влиянием на политическое будущее Европы с точки зрения Соединенных Штатов и западного мира была одной из крупнейших ошибок войны.
Для тех, кто возражает и кто считает, что германская оппозиция была апатичной и никогда не смогла бы подняться до уровня положительной политики союзников или ее пропаганды, исторический вопрос ясен: «Возможно». Однако мы не пытались.
68. Fuller, op. cit., Vol. 3, p. 542.
Герлиц (op. cit., p. 288) соглашается, что это был «политико – психологический поворотный пункт Восточной кампании, который наступил с разгромом немцев под Курском и Белгородом летом 1943 года». Доводы Герлица, хотя их и поддерживают многие, кажутся ошибочными. Военным поворотным пунктом на Восточном фронте – и во всей войне – была битва за Москву (а до этого – сражение за Британию), а также операции, которые непосредственно предшествовали или следовали за битвой под Москвой. Попытка немцев одержать быструю победу над Россией провалилась у ворот Москвы, а молниеносная война, которую Гитлер мог бы выиграть, превратилась в изнурительную, которую он, вероятно, выиграть не мог. Сталинград в этом смысле был для немцев точкой высочайшего подъема и политическим и психологическим, а не военным поворотным пунктом на Востоке. Курск и Белгород стали неизбежным логическим продолжением чрезмерного разброса немецких сил и, до этого, разгрома под Сталинградом.
69. Von Senger und Etterlin, op. cit., p. 78.
70. Combat Eхperiences, op. cit.
71. Манштейн в «Lost Victories» (op. cit.) дает следующую хронологию: 29 декабря группа армий «А» «наконец» получила приказ отходить с Кавказа; 24 января «отход основных сил 1–й танковой армии через Ростов» был одобрен Гитлером, хотя позже 50–й и 13–й танковым дивизиям приказали идти на запад на Кубанский плацдарм, где «около 400 000 солдат лежали практически парализованными», запертыми и бесполезными, далеко от «поля решающей битвы». Оценка ситуации Манштейном дана в графическом виде (p. 369): «Через Ростов проходили тыловые линии коммуникаций не только всей группы армий «А», но и 4–й румынской и 4–й танковой армий». Стратегический кошмар, с которым столкнулись немецкие армии на юге России, также красочно описан Манштейном в двух предложениях (р. 369): «Два железнодорожных моста через Днепр в Запорожье и Днепропетровске, от которых зависела главная тыловая поддержка всего Южного фронта, были соответственно на расстоянии 440 миль от Сталинграда и 560 миль от левого крыла Кавказского фронта, и лишь в 260 милях от фронта противников [русских]». Ziemke (op. cit., p., III–1) отмечает, «как уязвимы были группы армий «Дон» и «А»; они висели, как марионетки, на веревочках, на конце нескольких железных дорог, которые шли в степь к востоку от Дона и Донца.
72. Schroter, op. cit., p. 169.
73. The German Campaign in Russia: Planning and Operations (1940–1942), op. cit., p. 178.
74. Brigadier General Gehlen. Перевод в папках Управления начальника отдела военной истории, секция сухопутной армии. Washington «Teil A – Zusammensyellung, April, 1942 – Dec., 1944, Bewiteilungen der Feindlage von deutscher Ostfront im grossen».
75. Von Senger und Etterlin, op. cit., p. 122.
76. См. обсуждение Кларком «концепции ограничения» Жукова (op. cit., pp. 257, 258): его «командиры корпуса и даже… армии не обладали ни гибкостью, ни воображением» для более амбициозного стратегического плана.
77. Combat Eхperiences, op. cit.
78. Манштейн описан как «наиболее одаренный [генерал], которого произвела Германия в ХХ веке и, вероятно, самый умелый среди двух сторон полевой командующий Второй мировой войны». (Earl Ziemke, Stalingrad to Berlin, p. VIII–12.)
