если оно снова попадет к Родриго…
Он встряхнул головой, отгоняя эти мысли. Времени еще достаточно, он сможет придумать, что противопоставить угрозе, исходившей от Яблока.
— Ты не должен уезжать прямо сейчас. Рим находится далеко на юге. Ты не можешь переждать день-два? — спросила Клаудиа.
— Борджиа отдыхать не будут. А вместе с ними идет злой дух Тамплиеров, — сухо возразил Эцио. — Никто из нас не сможет спать спокойно, пока их силы не будут сокрушены.
— А что если этот день никогда не наступит?
— Мы никогда не должны прекращать бороться. В тот момент, когда мы сделаем это, мы проиграем.
— Верно, — плечи сестры поникли, но она снова расправила их. — Мы никогда не прекратим бороться, — твердо произнесла она.
— И будем драться до смерти, — кивнул Эцио.
— До смерти.
— Берегите себя.
— Ты тоже.
Эцио наклонился в седле, чтобы поцеловать мать и сестру, а потом развернул коня и поехал на юг. Его голова и раненое плечо разрывались от боли и напряжения, в котором он находился во время битвы. Но сильнее тела болели сердце и душа, горюя о смерти Марио и пленении Катерины. Он вздрогнул при мысли, что сейчас она находится в руках семьи Борджиа — он слишком хорошо знал, что может ее там ждать. Но Эцио так же знал, что если и есть человек, которого никогда не удастся сломить, то это Катерина. Он объехал стороной войско Борджиа. Сердце подсказало ему, что теперь, когда главная цель — уничтожение оплота Ассасинов — была достигнута, Чезаре направится домой.
Но важнее всего было вскрыть нарыв, заразивший Италию, пока нарыв этот не распространился по всему телу земли.
Он ударил коня коленями и поскакал по пыльной дороге на юг.
Его голова кружилась от истощения, но он приказал себе бодрствовать. Эцио поклялся не отдыхать, пока не доберется до измученной столицы своей осажденной страны. Но прежде чем он сможет поспать, нужно проехать еще много миль.
Глава 13
Как глупо он поступил… Скакать так долго и так далеко, раненым… Он останавливался лишь для того, чтобы дать отдохнуть коню. И раньше, чем конь мог бы нормально это сделать, пускался в путь, стегая бедное животное. Почтовые лошади были бы более разумным выбором, но Чемпион оставался его последней связью с Марио.
И… где он теперь? Он вспомнил грязные полуразрушенные окраины Рима, за которыми поднималась некогда величественная желтая арка, давным-давно бывшая вратами, ведущими за стены когда-то великолепного города.
Первым побуждением ассасина было вернуться к Макиавелли, который был прав, обидевшись на него за то, что Эцио не убедился в смерти Родриго Борджиа, Испанца.
Но, Бога ради, он так устал!
Эцио расслабился на соломенном тюфяке. К запаху сухой соломы примешивался запашок коровьего навоза.
Где он?
Перед глазами у него внезапно и ярко встала Катерина. Он должен освободить ее! В конце концов, они должны быть вместе!
Но, возможно, он должен освободить ее и от своего присутствия в ее жизни, хотя часть его души хотела совсем иного. Как он может ей верить? Как вообще может простой мужчина постичь коварные лабиринты женского ума? Увы, любовные муки с возрастом не стали менее острыми.
Могла ли она его использовать?
В глубине души Эцио всегда хранил место, в котором был абсолютно один, там было его Святилище, святая святых. Оно было заперто ото всех, даже от самых близких друзей, от матери (которая знала об этом и уважала за это сына), от сестры, а еще раньше, от отца и братьев.
Можно ли было сломить Катерину? Да, он не сумел предотвратить убийство отца и братьев, но, ради Христа, сделал все возможное, чтобы защитить Марию и Клаудию.
Катерина же могла о себе позаботиться, — она была закрытой книгой, и все же… все же ему хотелось ее прочитать!
«Я люблю тебя!» — взывало его сердце к Катерине, назло себе. Женщина его мечты, наконец-то!.. Наконец-то, на исходе жизни. Но долг, напомнил себе Эцио, стоит на первом месте, а Катерина — Катерина! — никогда не раскрывала карты полностью! Ее карие загадочные глаза, ее улыбка, то, как она могла обвести его вокруг пальца… Ее длинные, ловкие пальчики. Близость. Близость. Прекрасное безмолвие ее волос, от которых всегда пахло ванилью и розами…
Как он мог доверять ей, когда клал голову ей на грудь после страстного секса и хотел — хотел так сильно! — почувствовать себя в безопасности?
Нет! Братство. Братство. Братство! Вот дело его жизни и его судьба.
Я умер, сказал себе Эцио. Я мертв внутри. Но я завершу то, что должен.
Сон растворился, и веки его дрогнули. Ему открылся вид женского покрывала, красивого, но не нового, оно спускалось к полу, где лежал он; такие обычно носят женщины с берегов Красного моря. Эцио стремительно сел на соломе, на которой лежал. Его рана была нормально перевязана, а боль стала настолько тупой, что почти не ощущалась. Когда зрение сфокусировалось, он увидел небольшую комнату со стенами из грубо обтесанных камней. Шторы из хлопчатобумажной ткани закрывали небольшие окна, в углу горела чугунная печка, угли за приоткрытой дверцей давали только свет, но не тепло. Потом дверь закрылась, но кто-то все же находился с ним в комнате, освещенной огарком свечи.
Женщина средних лет, похожая на крестьянку, присела рядом с ним на колени. Лицо ее было приятным, она склонилась к его ране, меняя припарки и повязки.
Боль! Эцио скривился.
— Успокойся, — сказала женщина. — Боль скоро пройдет.
— Где мой конь? Где Чемпион?
— В безопасности. Отдыхает. Видит бог, он это заслужил. У него изо рта текла кровь. Это хороший конь. Что ты с ним сделал?
Женщина отложила чашу с водой, которую держала в руках, и встала.
— Где я?
— В Риме, дорогой мой. Мессер Макиавелли нашел тебя без сознания в седле, конь был весь в пене. Мессер принес тебя сюда. Не волнуйтесь, он заплатил мне и моему мужу, чтобы мы позаботились о тебе и твоем коне. И оставил еще несколько монет сверху. Но вы знаете мессера Макиавелли — ему опасно переходить дорогу. В любом случае, мы выполнили свою работу.
— Он ничего не просил передать?
— Просил. Чтобы ты, когда окрепнешь, встретился с ним у Мавзолея Августа. Знаете, где это?
— Это руины?
— Совершенно верно. В настоящее время это не более чем руины, так же как и все остальное. Некогда Рим был центром мира! И посмотри теперь — меньше Флоренции, наполовину меньше Венеции. Но у нас есть кое-что, чем можно гордиться, — она хихикнула.
— И чем же?
— В этом заброшенном городе, который некогда с гордостью называл себя Римом, живут пятьдесят тысяч бедных душ. И семь тысяч из них — проститутки! Это рекорд! — она еще раз захихикала. — Не удивительно, что все заражены новой болезнью. Не спи здесь ни с кем, — добавила она, — если не хочешь
