Молчание становилось тягостным. Заводить с немцем деловой разговор до прихода Сикорского Амбрустер не хотел. А к непринужденной светской беседе гость, судя по всему, был не слишком расположен.
Но вот наконец стукнула входная дверь. Послышались быстрые, энергичные шаги. Вошел Сикорский и с ним еще двое: один, как и все, в штатском, другой — в офицерском кителе без погон.
— Беспечно живешь, Август Петрович! — сказал Сикорский. — Дверь нараспашку, никакой тебе охраны… А ну как господа комиссары пожалуют? Мы тут даже и пикнуть не успеем.
— Ну, ну, без паники! Как это «нараспашку»? Ведь вас Абдулла впустил?
— Я тебе говорю — дверь настежь. Никакого Абдуллы там нет и в помине. Сколько раз уж было говорено: гони ты этого старого дурака в шею, а вместо него возьми кого-нибудь помоложе да понадежнее.
— И рад бы в рай, да грехи не пускают. У Абдуллы нынче большая рука в правительстве. Да, по правде говоря, лучше Абдуллы сейчас никого и не найти. Он все равно что хорошо вышколенный пес. А глупость его нам только на пользу: старик бесхитростный, по-русски еле разумеет. С ним не надо все время быть начеку, постоянно соображать, что можно говорить, чего нельзя.
— Все это очень мило, — раздраженно сказал Сикорский, — однако я все-таки хотел бы знать, почему этот вышколенный пес вдруг исчез невесть куда.
— Как это исчез? — изумился Амбрустер.
— Да я тебе уже битый час толкую, что твоего дворника нет на месте!
— Быть не может!
Амбрустер, забыв о гостях, кинулся по лестнице вниз.
— Абдулла! — громко позвал он. — Абдулла!
Никто не отозвался.
Парадная дверь и впрямь была не на запоре. А дверь, ведущая в каморку дворника под лестницей, распахнута настежь. Дворницкая была пуста. На глаза Августу Петровичу попался странный предмет. Он наклонился, поднял. Это была какая-то деревяшка. Толстый брусок дерева. Август Петрович поднес его к самым глазам, близоруко прищурился. Перед ним была искусно вырезанная, ножом по дереву ненавистная пятиконечная звезда.
— Комиссарский знак! У меня! В моем доме!
— Вот он каков, твой вышколенный пес, — прозвучал за спиной желчный голос Сикорского.
На лбу Амбрустера проступили круппые капли холодного пота. У него было такое чувство, словно жесткая петля уже захлестнула его горло.
Как юноша, взбежал он по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки.
— Господа! — взволнованно обратился к собравшимся. — Нас предали! Слава богу, еще есть время. Мы должны немедленно покинуть этот дом!
Все встали и, не сказав ни единого слова, молча двинулись вслед за хозяином к лестнице черного хода.
Мулланур любттл работать ночами. Нередко он засиживался за своими бумагами чуть не до рассвета. Днем было шумно, хлопотливо: трещал «ундервуд», звонил телефон, непрерывным потоком шли люди. А ночью — тишина, покой. И какая-то особенная ясность приходила к нему в эти часы: мысли словно сами собой укладывались в слова, в четкие, непреложные формулы и параграфы.
Вот и сегодня он засиделся до глубокой ночи: работал над декретом о мусульманских школах. Главная идея декрета состояла в том, чтобы обеспечить всем мусульманским народам образование на родном языке. Тут было много сложностей. Особенно трудно было с учителями, которые могли бы вести преподавание на языках, родных для их учеников.
Было уже далеко за полночь, когда Мулланур вдруг почувствовал, что устал, и решил выйти на улицу. Ночь холодная, сырая, но все-таки славно было выбраться из душного помещения на волю, глотнуть свежего морозного воздуха.
Улица была пустынна. Вот раздался гулкий топот сапог, звон оружия — прошел патруль. И снова тишина. Ни души, ни одного прохожего не встретишь в эти часы на улицах. Огромный город словно вымер.
И вдруг Мулланур увидел человека, идущего ему навстречу. Самое удивительное было даже не то, что нежданно-негаданно он встретил такого же одинокого прохожего, каким был сам в этот неурочный час. Удивительно было другое. Человек, идущий ему навстречу, не гулял. Он шел быстрой, торопливой походкой. Шел так, словно у него было какое-то неотложное и важное дело. Поравнявшись с Муллануром, он остановился и, тяжело дыша, спросил:
— Не знаешь, добрый человек, дом четыре далеко будет?
Приглядевшись, Мулланур сразу узнал старика татарина, которому недавно дал адрес своего комиссариата.
— Абдулла-бабай, ты? — неуверенно спросил он.
— О, аллах! Ты милостив ко мне! — патетически поднял глаза к нему старый татарин.
— Что с тобой, Абдулла? Сейчас ведь ночь, глубокая ночь. Что ты ищешь здесь так поздно?
— Тебя, добрый человек! Тебя!
— Что-нибудь стряслось?
— О, да! Стряслось. Беда, сын мой. Страшная беда! Слава аллаху, еще не случилась, но может случиться с часу на час. Бежать тебе надо, сынок! Зарезать тебя хотят… И ведь зарежут, разбойники, с них станется…
— Зарезать? Меня? — удивился Мулланур.
— Не одного тебя, всех комиссаров. Ну и тебя тоже, конечно. Сам слышал. Так что ты не мешкай, сынок! Беги скорее, пока ноги целы.
— Постой, постой. — Мулланур сразу стал серьезен. — Кто это собирается комиссаров резать? Где ты слышал такие речи? Успокойся и расскажи все по порядку.
Абдулла собрался с мыслями и, стараясь не пропустить ничего существенного, подробно пересказал весь подслушанный им разговор.
«Так, — подумал Мулланур. — Заговор. Тайная явка. Надо спешить, а то уйдут. Что же делать?»
Вдалеке опять послышались гулкие, тяжелые шаги, звон оружия; это возвращался патруль. Вот удача!..
— Товарищи! — крикнул Мулланур. — Сюда! Ко мне!
Патрульные двинулись к нему. Их было пятеро: трое рабочих и два матроса.
— В чем дело? — строго спросил матрос с огромный парабеллумом в деревянной кобуре. — Это вы кричали, товарищ?
— Я комиссар Центрального комиссариата по делам мусульман Вахитов. Вот мой мандат.
Посветив фонариком, матрос, шевеля губами, прочел удостоверение Мулланура.
— Слушаю вас, товарищ комиссар, — козырнул он. — Что случилось?
— Я только что узнал о контрреволюционном заговоре. Это здесь, недалеко, на Литейном. Там у них тайная явка. Надо во что бы то ни стало успеть задержать заговорщиков!
— Номер дома? — быстро спросил патрульный.
— Абдулла! — крикнул Мулланур. — Веди нас к твоему хозяину, быстро!
— А ты тоже пойдешь? — спросил Абдулла.
— Конечно!
— Ну тогда пошли!
Абдулла мелкой рысцой затрусил впереди. Мулланур широко шагал рядом, стараясь не отставать от старика. Сзади, гремя плохо пригнанным снаряжением, тяжелой поступью шли патрульные.
Вот он, знакомый подъезд. Парадная дверь открыта. Гулко разносятся шаги подкованных тяжелых сапог по мраморным ступеням.
Одна комната, вторая, третья… А вот и круглая гостиная… В бронзовой пепельнице еще тлеет недокуренная сигара, вьется голубоватый дымок. Но ни хозяина, ни дорогих гостей нет и в помине. Видно, что-то почуяли. Ушли…
