Мы назначили свадьбу на 12 декабря 1967 года в 1-ой Методистской церкви Баррингтона. Мэрилу была католичка, но после развода её отлучили от церкви. Она сказала, что ей всё равно, где выходить замуж, лишь бы это было в церкви.
Мне не приходило в голову, что мы торопимся с женитьбой. Я просто любил Мэрилу.
Армия сожрала почти два года моей жизни, и я хотел наверстать упущенное время. Кроме того, я думал, что после года активной переписки мы хорошо знаем друг друга.
В мыслях моих Мэрилу была для меня и любимой, и лучшим другом. Находясь в разных уголках света, мы вместе превозмогали войну. В какой-то мере она принадлежала только мне. Ни армии не вычеркнуть её из моей жизни. Ни вьетконговцам уничтожить. Я мечтал, что если мы поженимся, то она будет существовать только для меня, а я — для неё. Только на неё я мог положиться, только её мог любить, заботиться мог только о ней, ибо всех товарищей я растерял на войне.
Я не хотел больше страдать от потерь.
Однако перед самой свадьбой я чуть не сдрейфил. Сидя в служебке и дожидаясь своей очереди к алтарю, я вдруг заметил открытое окно.
Мой брат Тим, которого я всегда звал Джейком, был рядом со мной, он прочёл мои мысли.
— Сынок, — сказал он, — если хочешь смыться, у тебя есть шанс. Лезь в окно и беги, никто тебя не осудит.
Он застал меня врасплох. Я смутился.
— Кто? Я? Бежать? Ни за что…
Он рассмеялся. Я тоже. Мы тут же об этом забыли. А через минуту, не осознавая, что делаю, я прошёл в южное крыло церкви и мы с Мэрилу произнесли свои «да».
Мы не только обменялись кольцами во время венчания, но и горскими браслетами. Мэрилу считала, что это придаст таинственности нашим отношениям, свяжет немного с Вьетнамом, который познакомил нас.
Эта мысль мне очень понравилась!
Для такого торжественного случая церемония была коротка. Были только наши родители, её свидетельница да мой брат в качестве свидетеля.
Мы вышли из церкви, а мне не верилось, что мы с Мэрилу муж и жена.
Всё получилось так легко. Слишком легко.
За какие-то минуты я не только получил жену, но и готовую семью. Теперь у меня появились обязанности, и они меня пугали.
Медовый месяц был недолгим. Просто мы остановились в мотеле «Дельфин» в Найлсе и всю ночь занимались любовью. Утром мы были никакие. Ноги не держат, живот болит — еле позавтракали.
Мы жили в доме её родителей и спали на большой двойной кровати. Остаток отпуска мы ходили на вечеринки, днём — в кино, а однажды в субботу взяли с собой Тину и поехали в «Аквариум» в Чикаго. Мы объедались пиццей, пили кока-колу, каждую ночь занимались любовью и не заметили, как подкатил конец отпуска и пришло время возвращаться в армию. Нужно было служить ещё несколько месяцев.
За пять дней до Рождества в аэропорту О'Хэйр я поцеловал жёнушку и поднялся на борт самолёта, вылетающего в Вашингтон, округ Колумбия (далее — автобусом в Форт-Мид, штат Мэриленд), завершать последний отрезок армейского пути. Мэрилу обещала, что, как только я устроюсь на новом месте, они с Тиной переберутся поближе к базе.
Это было не лучшее время года для возвращения в казарму. Меня приписали к роте, состоящей из одних чёрных. Спали мы в большом помещении, и у парня на соседней койке была радиола на 45 оборотов в минуту, от которой мне хотелось лезть на стенку. Он всё время крутил одну и ту же пластинку, повторял её как мантру, — до подъёма, после обеда, вечером перед отбоем. Это была песня Марвина Гея «До меня дошли слухи», и никогда ещё в жизни мне так не хотелось стереть кусок пластмассы в порошок!
По документам, полученным во Вьетнаме, на проезд выходило 170 долларов. Когда я оформлялся в 9-ую бронекавалерийскую дивизию, выяснилось, что я должен армии 162 доллара, потому что проезд на автобусе из Форт-Дикса в Форт-Мид стоил всего 8 долларов. Я же потратил все дорожные деньги на перелёт из Филадельфии в Чикаго и Вашингтон. А как ещё мне можно было выбраться домой в отпуск и вернуться назад?
К счастью, меня попросили самому перенести мои бумаги из кабинета в кабинет, и когда я узнал, сколько остался должен, то разорвал бумажки в клочки и спустил в унитаз.
Меня посадили на оформление прибывающего личного состава, и целыми днями напролёт я был занят приёмом ветеранов Вьетнама.
В Сочельник и Рождество мне выпало стоять в карауле у склада. Шёл мокрый снег с дождём, и мне было одиноко как никогда. Я вернулся из Нама, только что женился, и армия уже успела разлучить меня с Мэрилу. Навалилась тоска зелёная, и мне было горько за себя.
Где-то между Рождеством и Новым годом выдалась свободная суббота, и я отправился в Балтимор, в «Квартал». В район кабаков и разгульной жизни. У меня оставалось 50 долларов от подаренных на свадьбу денег, и я вообще-то планировал потратить их на мотели и еду, когда Мэрилу и Тина переедут ко мне и мы будем искать жильё.
Но вместо этого я их пропил. И мне было очень стыдно.
Не знаю, откуда это взялось. Я брёл, шатаясь, из бара в бар. В каждом говнюшнике ко мне подкатывала девка, прямо как в Сайгоне, и я автоматически покупал ей выпивку.
Мы садились у стойки, и девчонка начинала меня соблазнять. Её пальцы пробирались ко мне в штаны — поближе к промежности, она улыбалась и предлагала развлечься.
— В шашки сыграем? В очко? Крестики-нолики? — подзадоривал я.
Но в конечном итоге я с улыбкой отклонял предложение, думая о том, как мне одиноко без Мэрилу; вставал и двигался дальше.
Устав от девушек баров, я переключился на стрип-клубы, в которых продавали алкоголь. Наскоро потряся на сцене сиськами и письками, стриптизёрши — в одних верёвочках — смешивались с посетителями, чтобы подстегнуть их либидо и облегчить доступ к кошелькам. В надежде потискать мохнашку, я купил какой-то девке выпить, но только сам упился и выкинул на ветер все деньги.
Когда деньги мои иссякли, эта блядь поднялась и ушла, не сказав ни слова: ни «спасибо», ни «мать твою так», ни «будешь уходить, запри дверь».
— И тебя с Рождеством, сучка! — показал я ей средний палец на выходе. В кармане лежал последний доллар — хватит вернуться в Форт-Мид.
На пути к автобусной остановке мне попалась гадалка. Баба схватила меня за руку, впихнула, чуть не повалив, в свою конуру и с явным цыганским акцентом рекла: «Фатима предсказать тебе судьба».
— Прости, Фатима, не могу, у меня всего доллар остался, — буркнул я. Ухмыляясь, я помахал бумажкой перед её носом.
— Мне хватать, чтобы помочь тебе, — она схватила доллар и спрятала в лифчике.
— Не нужна мне твоя помощь. В жопу твой кристалл…
— Молчи, я смотреть твоё будущее.
— Слушай сюда, дамочка, это мой последний бакс, и мне надо попасть на автобус в Форт-Мид.
Я полез к ней в бюстгальтер. Она хлопнула меня по руке, и её акцент как-то сразу исчез.
— Держи свои деньги, выметайся отсюда! Шевелись, давай! Все вы, бля, служивые, одинаковые!
Я сцапал доллар и вышел на воздух.
— Сама такая! — огрызнулся я. — Чтоб под мышками у тебя завелись верблюжьи блохи! Чтобы тебе нос паук оттяпал!
Она показала мне кукиш, а я поплёлся к остановке.
Господи, Мэрилу убьёт меня, если узнает, что 50 долларов тю-тю. Должно быть, где-то здесь обретался Эдгар Аллан По. Неудивительно, что он писал рассказы про ужасы. Балтимор, так его растак!
За день до Нового года я получил деньги и три дня выходных. И решил слетать в Чикаго — удивить Мэрилу.
С увольнительной до субботы в кармане на автобусе я доехал до Вашингтона, купил билет туда- обратно и пошёл в бар дать свой рейс. И тут у меня начались провалы в памяти.
