— У вас своеобразные представления о собственности.
— Прикиньте на досуге, сколько в вашем доме лишних вещей.
— Неужели подсчитали?
— Зачем вам шикарная люстра и ковры чуть ли ни на каждой стене?
«В самом деле зачем? — подумала Стеклова. — Родители постарались. Хотели, чтобы молодожены начинали не с нуля, почти полностью обставили квартиру. Правда, кое-что мы нажили и сами, но когда пришло гнусное время развода и Кротов без зазрения совести предложил дележ, оказалось, что две трети имущества — родительские».
Она встала, долила Коляну чай.
— Вот-вот, еще и ухаживаете за мной, в то время, как пора бы указать на дверь. Моя бобочка уже, наверное, просохла.
Метнув в него укоризненно-злой взгляд, Стеклова прошла на балкон, сняла с веревки белье. Освободив стол, торопливо принялась за глажку.
— Все-таки спешите выпроводить? А я думал, испытываете себя на чуткость и доброту. Сейчас все занимаются самосовершенствованием, это теперь в моде.
Она разгладила рубашку и протянула Коляну.
— Благодарю, — кивнул он, оделся и опять сел. Она смотрела на него вопросительно, ожидающе. После душа и чая он разрумянился, черные волосы лежали мягкими волнами, и выглядел он моложе. Под его пристальным взглядом снова нахлынуло раздражение.
— Опять гипнотизируете?
— Знаете, мне у вас хорошо, уютно, домашне, словом, по-родственному. Но ведь я мог оказаться убийцей, а вы так доверчиво отворили мне. Плохо знаете жизнь, Татьяна Васильевна. Теперь уж не гоните. Очерк дописан, я отпечатаю его на машинке и тем самым отработаю обед и стирку бобочки. У вас есть машинка? Займитесь чем-нибудь по дому.
— Нет, это слишком, — рассвирепела она. — Вовсе нет такой необходимости — печатать. Вообще у меня собственные планы, и если вы сейчас Же не смотаетесь отсюда, то…
— То что? — перебил он. Глаза его погрустнели, и ей стало неловко своего крика. Чего, в самом деле, разоряется? Почему бы парню не прийти как следует в себя?
— Ладно, — вздохнула она. — Вы и впрямь умеете печатать?
— Попробую. — Он встал. — Где машинка?
Они прошли в комнату. Стеклова достала из серванта старенькую «Олимпию», поставила на стол. Ситуация показалась жуткой и забавной: незнакомый парень в ее доме, сидит, печатает… Не быстро, но деловито. А она не гонит его взашей. Чертовщина какая-то.
— У меня с пунктуацией нелады, — признался он.
— Всего-то? — съехидничала она, но он не заметил ее укола.
Чего терять время? Решила продолжать глажку в Юркиной комнате, застелила стол байковым одеялом и принялась за дело.
— Муж у вас мастеровой? — услышала из гостиной.
— Мастеровой, — соврала она. — А что?
— Буква «т» западает, пусть починит. Люстру повесили, а машинку новую не можете приобрести.
— Далась вам люстра! — вспыхнула она.
Что, если этот Колян не одну квартиру ограбил, потому так болезненно относится к чужой собственности? Вот уж не предполагала, что и у воров своя философия.
Зазвонил телефон. Стеклова отложила утюг, вошла в гостиную и вопросительно взглянула на парня.
— Берите, — кивнул он. — Может, подруга.
Это и Впрямь оказалась Березова.
— Иду, — коротко предупредила она, и Стеклова растерялась. Пока думала, что ответить, Надежда положила трубку.
— Сейчас она будет здесь, — сказала Коляну с некоторым вызовом.
— Очень приятно. — Он продолжал печатать. — Я, кажется, уже в приличном виде? Сообщать о моей профессии не обязательно.
— Сами представитесь.
Интересно, есть ли у него свой дом, семья? И если есть, то где? И что сказать о нем Березовой?
Почти не удивилась, когда, перестав печатать, он спросил:
— Вероятно, вас одолевает множество вопросов, откуда я, куда, зачем? Увы, я не современный Робин Гуд, у меня все гораздо сложнее. В семидесяти километрах отсюда, в Волногорске, мой дом. Детский. Единственный, где меня еще помнят и любят.
— В Волногорске? — удивилась она. — Это же город моего детства!
— Выходит, земляки? — Он развернулся на стуле. — В какой школе учились?
— В третьей.
— Ну а я через дорогу, в десятой, и наверняка пулял в вас снежками и дергал за косички.
Они как-то одновременно улыбнулись своему детству, и Стекловой почудилось, что и впрямь когда-то знала мальчишку со слегка раскосыми глазами.
— У меня в третьей дружок учился, Вовка Денисов.
— Знаю! — обрадовалась она. — Такой кучерявый, худющий!
— Он самый.
— Небось в курзал на танцы бегали?
— Бегал.
— Я тоже. Мне уже начинает казаться, что когда-то вы пригласили меня на танец.
— Очень возможно.
— Случайно, с Витькой Косяковым не знакомы?
— Косяков? Что-то не припомню. А кто это?
Она строго взглянула на него.
— Ваш коллега.
— Неужели у такой интеллигентной женщины есть знакомые воры?
— В одном дворе жили, никуда не денешься.
— Пардон, вам сколько лет?
— Двадцать семь.
— Выходит, одногодки?
— Я так и думала. Что же это с вами, а? — вырвалось у нее отчаянно. Вдруг захотелось защитить, оградить его от опасности, от чего-то грозно нависшего над ним.
Он уловил этот миг ее настроя и успокаивающе кивнул:
— Ничего, все устроится, Татьяна Васильевна.
Рассказать бы ей обо всем, что случилось с ним, но в эту минуту легким толчком в грудь напомнила о себе Зоя. Это ей он нес весь груз впечатлений, болей и не должен был преждевременно сбрасывать его. Но как теперь явится, опять переступив тот барьер, через который дал слово уже никогда не перешагивать?
Не раз представлял длинные вечера с нею. По-восточному бросит матрац на пол, поставит на проигрыватель диск с какой-нибудь успокаивающей мелодией и, положив ее голову себе на грудь так, чтобы видеть выражение ее глаз, будет читать в них приговор и понимание, начнет долгий разговор до утра. Прежде всего расскажет о городах, где побывал, какие они разные не только архитектурой, планировкой, но и характером. Да, у каждого свой характер, и уже на вокзале, едва сойдя с подножки поезда, можно почувствовать, какой он: раздражительный, нервный или спокойный, приветливый. Есть города-ребусы, которые трудно разгадать с ходу, надо немного пожить в них. А есть, как люди-экстраверты, нараспашку, без всяких тайн, смело протягивающие тебе руки. В таких даже как-то неловко объегоривать. Существуют города-западни, из которых надо немедленно убегать, иначе крышка. Тот, в котором он сейчас, именно из таких, но, опьяненный свободой, он не сразу почувствовал это. Когда-то учил Мирку: «Узнавай города по глазам людей». Где она сейчас? В какой колонии пропадают ее молодые годы? А может, образумилась и, как
