связывало.
— Не строй из себя чистоплюя, — говорила она. — У обоих рыльце в пушку.
Поначалу коробило, что она так запросто причисляет его к своей братии, потом привык. Старался следить за собой: ходил всегда свежевыбритый, в выглаженном костюме. Но со временем опустился, стал неряшливым.
— Зачем тебе много денег? — спрашивал у Мирки. — Я могу заработать на двоих.
Она недоверчиво, презрительно оглядывала его с ног до головы:
— Как это зачем? Думаешь, всю жизнь буду «писать мойкой»? Когда-нибудь выйду замуж, нарожаю детей, куплю трехкомнатную кооперативную. На все это нужны «бабки». А ты? Неужели все время хочешь так вот «работать»?
Наивная, она не знала, что грязь души не так легко отмывается, как грязь тела.
Он же пока не задумывался, что будет дальше. Было интересно: новые города, новые люди, впечатления. Правда, раздражало, когда Мирка таскала его по блатхатам, перепродавая краденое. Все чаще с грустью поглядывал на идущих по улицам девчонок с ясными лицами, предчувствуя, что не кто- нибудь, а именно Мирка заложит его и будет одной из причин его первой судимости.
— Эй, уже чай готов!
В дверь ванной постучали.
Выходит, крепко задумался. А тело по-прежнему обновлено, мозг открыт навстречу любому чувству другого. Плохо: энергия не снята. Или, чего доброго, еще более подзарядился? Если бы не срывался в запой и не попадал за решетку, можно было бы давно научиться регулировать свою способность.
Он недовольно вздохнул, вышел из-под душа и стал одеваться.
— А я уже подумала, не случилось ли чего, — сказала Стеклова, когда он прошел на кухню. Подвинула ему стул, поставила перед ним тарелку со вчерашней котлетой, чашку чаю.
— То есть вы забеспокоились? — заключил он, усаживаясь и принимаясь за еду. — А между тем, уважаемая… Простите, ваше имя-отчество?
— Татьяна Васильевна.
— Уважаемая Татьяна Васильевна, вы поступили очень и очень опрометчиво, впустив в квартиру такого типа, как я.
— Кто вас впускал? Сами ворвались. А потом, когда спохватилась и хотела сообщить кое-куда, не позволили.
— Я признателен вам.
Ее царапнуло — очень нужна ей признательность этого типа.
Он с аппетитом уплетал котлету, ловко орудуя ножом и вилкой, и она неприязненно подумала: «Надо же, аристократ какой».
Парень остановил на ней веселый взгляд, перевел его на вилку с ножом, хмыкнул, но ничего не сказал.
И опять ей стало тревожно.
— Так вот, я признателен вам, — повторил он, — за то, что никуда не позвонили, пока я был в ванной.
В самом деле, почему она не сделала этого? Даже вылетело из головы, что надо бы позвонить, — ведь после того, как он ушел мыться, только об этом и думала:
— Скажите честно, боитесь меня?
Его черные раскосые глаза искрились такой напористой энергией, что она отвела взгляд. В конце концов, что ему нужно? И почему в такой вот близости, через столик, даже с татуировкой, выглядывающей из-под майки капитанский штурвал с какими-то иероглифами, а на предплечьях птицы и корабли, — не пугает ее, а вызывает любопытство?
— Боюсь или не боюсь — это мое дело, — сказала строго. — Во всяком случае, оставлять на ночь не намерена.
— Вы живете одна?
— Нет, конечно, — схватилась она за спасительный довод и ругнула себя: шляпа! До сих пор не догадалась воспользоваться этим! — Должен прийти с работы муж.
— Сегодня суббота.
— Ну и что? Он работает на заводе, в первую смену. Вот-вот вернется. Знаете, какой он у меня — на голову выше вас, занимается каратэ.
Колян пристально взглянул на нее.
— Лжете, как школьница. Сегодня вы одна. И завтра тоже.
— Тогда не спрашивайте, если такой мудрый. — Она досадливо звякнула ложкой о блюдце.
— Нехорошо, Татьяна Васильевна.
— Что?
— Нехорошо скрывать у себя дома преступника. Да еще особо опасного.
— Не просто нехорошо, а ужасно. За вами гналась милиция?
— Нет, сознательные граждане.
— Что же вы все-таки натворили?
Он допил чай, отодвинул чашку и опять заглянул куда-то в самые глубины ее души, отчего вновь стало неуютно.
— Того, что я натворил, Татьяна Васильевна, вполне достаточно, чтобы вы сейчас встали и набрали «02».
— Как же я это сделаю, — всполошилась она, — если нахожусь в вашей власти? Да-да, я постоянно ощущаю ваше воздействие на меня!
Он отвернулся, спрятав глаза. После некоторого молчания спросил:
— А сейчас? Что вы ощущаете сейчас? Могли бы в эту минуту встать и пройти к телефону?
— Пожалуй, — не совсем уверенно сказала. — Но мне почему-то не хочется.
— Подумайте.
— Нет, — твердо мотнула головой. — Не хочу. Однако я не убеждена в том, что вы и теперь не влияете на меня. Кто вы?
— Я же сказал — вор. Честное слово.
Она едко рассмеялась.
— Вор с честным словом — не глупо ли? Знаете… Как-то не укладывается в голове…
— Ваш журналистский опыт явно обогатился.
— Но как можно?! Вы вовсе не похожи на узколобого бандюгу! Испокон веков воровство считалось преступлением, нечистым, позорным делом.
— Мое воровство несколько иного свойства, чем обычное. А скажите, личная собственность, по- вашему, заслуживает уважения?
— Не всякая, но та, что на трудовые доходы, — да!
— Когда-нибудь человек будет свободен от любого вида собственности, кроме самого необходимого, скажем, интимных мелочей.
— Так это когда-нибудь. А сегодняшний день — иной, и надо следовать его законам.
— Зачем вам хрустальные стаканы, что в серванте?
— Чушь говорите, — так и подскочила Стеклова. — Красота должна входить в быт, а не оставаться экспонатом в музеях. Вспомните древних греков или даже наше русское дворянство. Каждая вилка, ложка были произведением искусства.
— Но мы сейчас почему-то пьем чай не из тех хрустальных стаканов, заметил он. — И котлета лежит не на расписной тарелке. Значит, все это для важных гостей? Чтобы пустить пыль в глаза?
— Пожалуй. Для каждого дня слишком шикарно. Но всему свое время, раньше и этого не было.
— В чем-то вы правы, — кивнул он. — Однако разве не воровство — при книжном дефиците иметь столько книг? Лежат мертвым грузом, в то время как тысячи жаждущих могли бы удовлетворить свою жажду, будь книги в библиотеке. Было время, когда моей душе требовался Тютчев. Я обегал все библиотеки города, в котором жил, — не нашел. И что же? Оказывается, Тютчев у вас. Разве это не кража? Да вы обокрали сразу несколько тысяч человек.
