диким виноградом. Рядом - сосновая рощица, в которой водились клесты.
Еще издали Некторов увидел Тошу. Она расхаживала возле беседки, напряженно поглядывая по сторонам. Вот заметила его, неуверенно пошла навстречу. Светлое широкое платье свободно облегало ее раздавшуюся фигуру, и снова она показалась чужой, незнакомой. Остановились. С минуту молча рассматривали друг друга. Наконец он предложил:
– Сядем?
Вошли в беседку, уселись на противоположных скамейках и опять уставились друг на друга.
'Пусть это не совсем Виталий, все равно буду любить и жалеть его, мысленно уговаривала себя Тоша, стараясь держаться поспокойней. - Хуже, если бы передо мной оказался Виталий, не помнящий о наших встречах, о моих руках и губах. Буду считать, что он всего лишь переоделся'. И все старалась отыскать, но не находила в этом хмуром толстеньком человеке черты утерянного мужа.
'Что ей надо от меня? - думал в это время Некторов. - Или одолевает любопытство, каков я теперь? А может, беспокоится об алиментах на будущего ребенка? Да нет, она не мелочная, ее мысли вовсе не об этом. Но ведь не продолжает, в самом-то деле, любить мою душу? Смешно. Моя душа насквозь пропиталась бородулинскими соками, значит, я теперь не тот, и нужно сказать ей об этом'. Но неожиданно спросил:
– По школе очень соскучилась?
Тоша вздрогнула. Низко, почти у лица, порхнула какая-то птаха.
– Клест, - пояснил Некторов. - Здесь много клестов. Бытует поверье, что эти птицы переносят людские болезни на себя.
– Так их нарочно развели здесь?
– Нет, конечно. Предрассудки все это. Хвойная рощица, вот и поселились.
'Об этом ли нам говорить?' - подумала она и, не сводя с него взгляда, сказала:
– Я знаю, о чем вы… то есть ты… Да, ты! Знаю, о чем сейчас твои мысли.
'Меня раздражает твой квадратный подбородок, но тебе никогда не догадаться об этом!' - мелькнуло у него. Сухо сказал:
– Я вел себя по-свински, прости.
– Да что ты! - глаза ее влажно покраснели, она с трудом улыбнулась и замахала руками; - Ты молодец, умница! Что бы я делала, если б так ничего и не узнала? Все эти дни я только о тебе… О том, как хорошо нам было в лагере и как мы надолго поссорились, потом помирились, и было еще лучше. Теперь уже все знают, что с тобой случилось - и Манжуровы, и Котельниковы. Все ужасно рады, что ты жив! Ну представь: каждое воскресенье бегали с цветами туда…
– На кладбище, что ли?
– Ну да. И вдруг… Говорят, такую штуку мог отколоть только ты. Рвутся, хотят увидеть тебя.
– Еще чего! - он заерзал по скамье. - Ни в коем случае, пока я этого не захочу сам!
– Да-да, конечно, - спешно согласилась она. - Только не волнуйся, тебе нельзя волноваться.
– Очень переживали? Только честно!
– И не стыдно о таком?..
– А народу много было?
– Ой, много! - Тоша обхватила голову руками, припомнив тот тяжкий день. - Студентки рыдали. А одна девушка, говорят, дня три не уходила с кладбища.
'Интересно, кто бы это?' - подумал он с тщеславным удовольствием.
– Запомни, для женщины…
– Внешность мужчины мало значит?
– Представь!
– Но я ведь не просто сменил костюм. Я теперь химера: то ли грифон, то ли кентавр, то ли русалка! Словом, черт знает кто.
– Не надо так о себе, - она вынула платок из кармана широкого, присборенного на кокетке платья и приложила к глазам.
– Ты вот что, - губы его скривились. - Маме пока ни слова. Или уже проболталась?
– Нет, конечно. Боязно…
Он прочел в ее глазах жалость, и его стал разбирать смех. Вот уж никто, кроме матери, и то, когда он был ребенком, не жалел его.
– Тоша, голубушка, - он встал, подошел к ней, взял за руку. - Неужто тебе и впрямь жаль меня?
– У нас будет сын, похожий на тебя прежнего, - сказала она, глотая слезы.
Ему почему-то было неприятно услышать это. Он уже начинал привыкать к себе теперешнему, и ее слова были восприняты, как отталкивание от его нынешнего облика, в то время как Тоша тянулась к нему со всей открытостью и щедростью своей натуры. То, что он жив, было радостным и горьким чудом, которое она безоговорочно приняла своим измученным сердцем.
– Все так необычно, - говорила она сбивчиво, прикладывая к мокрым щекам ладони. - До сих пор я считала, что операции, о которых ты рассказывал, не скоро, в будущем… С другими. И вот… Я верю, ты выдержишь все это… А мама… Господи, это же мама! Вот увидишь, все будет по-прежнему. Знаешь, - она вскинула голову, - Арахна в греческих мифах, даже став пауком, продолжает ткать свою нить.
– Благодарю за прелестное сравнение, - усмехнулся он.
– Что это я… - она в отчаянии потерла виски. Губы ее дрожали. - Я ведь вот о чем: в любых обстоятельствах человек не меняет своей сути. Не должен менять.
– Успокойся, - он сочувственно сжал ей руку.
Она жалобно улыбнулась:
– Мне еще нравится у Толстого: каждый недоволен своим состоянием, но никто не жалуется на отсутствие ума. А помнишь, когда мы сбежали из лагеря на два дня в Симеиз, ты читал мне на пляже Звягинцеву:
Но вот какое диво:
душа горит всего сильней, когда
прекрасное бывает некрасиво,
и пышности в нем не найдешь следа.
'Ну не забавно ли? - подумал он. - Вчера подбадривали философией, сегодня стихами. Удивительный народ эти женщины'.
Знакомым жестом Тоша очертила пальцем его профиль со лба до подбородка:
– Я скоро привыкну… Обещаю.
Это быстрое примирение с его новым обликом вовсе не обрадовало. Он неловко отпрянул, смутился и выскочил из беседки.
– Вот, полюбуйтесь! - Петельков бросил на стол профессора ворох корреспонденции. - Больше половины из-за рубежа. Несколько писем мне, остальные вам. Умоляют, настаивают и даже требуют, чтобы поскорей опубликовали подробности операции.
– И мало кто интересуется душой оперируемого. - Косовский распечатал два письма, бегло пробежал глазами и отложил.
– Не кажется ли вам, что Некторов слишком прижился в клинике? Волнует его нелюдимость, замкнутость, нежелание видеть друзей и родных. Все это логично, ожидаемо, но есть ведь предел…
– Не торопите событий, Борис Григорьевич.
– А чем кончилось его свидание с женой?
– В тот день он почти ничего не ел, а Тоша ушла с заплаканными глазами.
– Меня он до сих пор считает своим первым врагом.
– Это не должно удручать. Есть нечто более серьезное.
– И все же неприятно, когда на тебя косятся, как на преступника.
– Кое-что мне уже нравится в нем. - Косовский достал из ящика стола пачку бумаг, порылся в них и вынул листок в клетку. - На днях дали ему просмотреть всю эту канцелярию. Говорю: 'Наделал переполох, теперь помогай. Мне нужен секретарь'. Попросил ответить на несколько писем. И что вы думаете? Нахулиганил, как мальчишка. Но меня это даже обрадовало Вот послушайте: 'Уважаемый профессор Моррисон! Вас интересуют подробности нашумевшей операции 'Некторов - Бородулин'? Спешу сообщить: операция столь проста, что скоро ее будут делать конвейерным методом. При этом желательно, чтобы мозг,
