ли он и некий жизненный ориентир, проживая с Милой Михайловной? Снимок что-то подсказывал Некторову, но подсказка эта была еще невнятной.
Через несколько дней он устроил себе новое испытание: позвонил Верочке Ватагиной, назвался почитателем ее таланта и спросил, нельзя ли им встретиться - у него важное к ней дело. Верочка немного помялась, но потом согласилась - уж слишком серьезен и настойчив был голос незнакомца.
Свидание назначили на семь вечера в ресторане 'Океан'.
Из клиники Некторов вышел часа за два. В этот раз парик не надел волосы после операции уже отросли, и хоть на макушке красовалась лысинка, решил предстать перед Верочкой не замаскированным, со всеми своими недостатками. В троллейбусе к нему протиснулся человек с русой бородкой и обнял за плечи.
– Привет, Ваня! Говорят, ты болел? А я все собирался забежать, да дела заели. Как самочувствие? Видел Милу на днях. Вид у нее какой-то загадочный. Я уж испугался, думал, с тобой совсем плохо. А ты ничего, молодчага, выкарабкался! Так как с широкоугольным?
– А что? - растерялся Некторов, соображая, как выкрутиться из этого положения.
– Ну как же, ты ведь обещал. Хотел у Милы взять, не дает без тебя. Будь спок, верну в целости. В случае чего, за амортизацию коньячок.
– Да что там, - пробормотал Некторов, сообразив, что речь идет о фотоаппарате. - Скажи, меня встретил, я разрешил.
– А ты что, дома не живешь?
– Еще нет. Это я так, прогулочку себе устроил. Но скоро выпишусь. Будь здоров! - и поспешил выскочить из троллейбуса.
Было первое сентября. Стайки школьниц в белых передниках придавали городу праздничную оживленность. Некторов вспомнил о Тоше. Должно быть, сегодня ей особенно тоскливо дома. Зашел в будку телефона-автомата и позвонил домой. Трубку взяла мать. Екнуло сердце - услышит мужской голос и, чего доброго, приревнует к Тоше, расстроится.
– Алло, алло? Кто это? - чуть тревожно спрашивал материнский голос.
Он помолчал, затем медленно опустил трубку на рычаг.
'Внутренней свободы, вот чего тебе не хватает', - вспомнились слова Косовского. - Попробуй восстановить прежнее состояние раскованности, легкости, присутствия удачи'.
Легко сказать - восстановить. А как?
Он вошел в гастроном, купил пачку папирос. В соседнем отделе, где продавали колбасу, стояли человек пять. К прилавку без очереди подошел щупленький мужчина в спортивном костюме.
– Девоньки, голубоньки, позарез некогда, автобус отходит, - пропел он ласково. И, странное дело, непроницаемое до этого лицо продавщицы оживилось, она мягко кивнула ему:
– Сколько?
– Триста.
Схватив завернутый в бумагу колбасный брусок, мужчина быстрым шагом покинул гастроном.
Некторов выбежал следом. Никакой автобус не ждал этого пройдошного малого, который тут же сбавил скорость и прогулочным шагом побрел по тротуару. 'Ну, проныра! - восхитился Некторов. - Натиском взял!'
Пример был не из лучших, чтобы ему подражать. Однако мелькнула озорная мысль - не попробовать ли себя в каких-нибудь ролях, прежде чем увидеться с Верочкой? Не сыграть ли Бородулина, каким он представляет его? В конце концов пора обживать свое новое телесное убежище. Случай представить себя в этой роли быстро нашелся. Впереди шла молодая женщина, толкая перед собой детскую коляску с грудным младенцем, левую руку оттягивала сетка с арбузом.
– Разрешите? - подскочил он, перехватывая сетку. - Далеко?
– Вам какое дело! Чего пристали? - женщина потянула сетку на себя. Отдайте, а то крикну милиционера, - сказала она, подозрительно осматривая Некторова.
Он растерялся, замедлил шаг и, понурив голову, побрел дальше. Неудача обескуражила. Два часа бродил по городу и отмечал про себя, что у него появилось совсем иное, новое видение. Никогда не воспринимал он человека раздробленно, теперь же замечал лишь телесные оболочки, начиненные различным содержанием. Встречались лица, которые пугали. Казалось, телесная форма у таких людей - лишь упаковка пустоты. В других, наоборот, поражала огромность внутренней жизни, которой было как бы тесновато в рамках внешнего одеяния. Он решил, что перед Ватагиной не будет разыгрывать чью-либо роль, а постарается вспомнить себя прежнего.
Ровно в семь Некторов расхаживал с букетиками белых гвоздик возле ресторана и жалел, что не надел парик - с ним опять кто-то поздоровался. Нехорошо компрометировать Бородулина, но и о себе не мешает позаботиться не ходить же теперь в парике всю жизнь.
Верочка кокетливо опоздала на пятнадцать минут. Как всегда, она была экстравагантна и нарядна: светлые брюки на широком поясе, блузка, расшитая цветами, сердоликовые бусы на длинной нити.
– Привет, - бросил он по привычке, подхватывая ее под руку. Она отпрянула, но он, заметив свою оплошность, решил не отступать, вести себя непринужденно, как в былые времена.
– Так это вы? - она любопытно смерила его с ног до головы, и только тут он заметил, что стал чуть ниже ее Это обескуражило. Раньше было наоборот. Но, вероятно, смелость его пришлась Верочке по душе, она тут же перешла на 'ты', и они через минуту были, как старые знакомые.
В зале было интимно, уютно. Низко опущенная над столиком лампа как бы изолировала их ото всех. Они сидели, пили крымский белый мускат, Некторов читал наизусть ее стихи и вел себя так же галантно, как и в былые времена.
– Вы, конечно, слышали об уникальной операции доктора Косовского? вдруг спросила Верочка.
– Слышал, - насторожился он.
Верочка оглянулась по сторонам, придвинулась к нему и доверительно сообщила:
– Сногсшибательная история. Хотите, расскажу подробности? Только все это пока в секрете.
'Отчего же болтаешь?' - подумал он и заинтересованно приготовился слушать.
С минуту Ватагина сидела молча, сдвинув к переносице выщипанные бровки и задумчиво постукивая длинными розовыми ноготками по столу. Потом отхлебнула глоточек вина и рассмеялась:
– Все кажется, что Некторов - ну тот, чей мозг пересадили в другое тело, - нарочно подстроил эту историю. Ну как бы подшутил над всеми, чтобы доказать что-то свое.
– Хорошие шуточки! - возмутился он.
– Ты его не знаешь, он способен на все. Я очень любила его. Целых три года! Обычно это у меня длится год-полтора, а тут - три года! Отличный был парень, но таких страстей, конечно, не стоил.
– Это почему? - обиделся он.
Она взглянула на него лукаво, насмешливо, и сердце его заколотилось уж не догадывается ли, кто он? 'Да нет, показалось', - успокоил себя.
– Слишком Некторов был очарован собой.
'Не ты ли подбавляла мне этого очарования своими стишатами?' - чуть не взорвался он и сказал:
– Наверное, были тому причины.
– О да! Видел бы ты его: красавец! К тому же умен, талантлив. Но чего-то в нем не хватало. Как в борще, куда забыли положить морковку или капусту.
– Однако образность у тебя не изящная.
– Да-да, как в борще, - жестко повторила.
– А теперь, надо надеяться, в нем все ингредиенты? - усмехнулся он, вставая. С легкой тревогой пригласил ее на танец.
Как и в прежние времена, она прижималась к нему с трогательной самоотдачей. Так же взволнованно узились ее и без того маленькие глаза, а волосы глубокой черноты бойко летали по плечам.
'Вот тебе и на, - думал он разочарованно, - выходит, ей все равно кого обнимать - цветущего красавца или плешивого коротышку'. И тут же охватывала радость - если и для нее, и для Тоши он по-прежнему интересен, значит, есть в нем нечто, могущее нравиться независимо от его внешности?
Порою из притемненного зала с пятнами столиков ему чудился чей-то внимательный взгляд. Но кто и откуда рассматривает его, не мог уловить. Весь вечер они беседовали о поэзии, об общих знакомых, а потом Верочка почему-то длинно и горячо рассуждала о том, что право на любовь вовсе не дается ни внешностью,
