бром, валерьянку, уговаривала держать себя в руках и терпеливо ждать. В такие минуты ей нравилось быть в центре внимания - на нее смотрели с уважением и сочувствием. А ведь рано или поздно пресса объявит имена пациентов докторе Косовского, и тогда ее фамилия, а может, и фотография, замелькают на страницах газетных полос. Нет, она, конечно, до глубины души потрясена тем, что случилось с мужем, но мысль о возможной популярности их семьи все чаще приходила в голову.
То-то запричитает, заахает, узнав обо всем, приятельница Валентина.
И Мила Михайловна так ясно представила, как усядутся они с ней за стол, как нальет она в стопочки винца и проговорит со слезами на глазах: 'За покойного Ивана Игнатьевича!' - 'Ну? - подпрыгнет подруга. - Неужто скончался? Что же до сих пор молчала?' - 'И скончался, и в то же время жив', - скажет она загадочно, промокнув глаза платком. 'Ничего не понимаю', - пробормочет Валентина. 'Думаешь, я понимаю!' - воскликнет она. И вот тогда обрушит на подругу свою тяжелую, невыносимую тайну.
Позвонили. Мила Михайловна вскочила, бросилась к двери. 'Наконец-то, пришла', - подумала она.
На пороге стоял Бородулин. Был он бледный, чуть осунулся, и одежда висела на нем, как с чужого плеча.
– Наконец-то! Отпустили! - охнула она, забыв на миг обо всем, что нарассказывал Косовский. Засуетилась, забегала, схватила его под руку и потянула в комнату.
Тощая, кудрявая блондинка не понравилась Некторову и привела в замешательство, когда вдруг разрыдалась на его груди. Тут же откуда-то появились две девчушки лет пяти и семи, очень похожие на Ивана Игнатьевича, и эта похожесть неожиданно отозвалась теплым еканьем в сердце.
– Что, малышки, как жизнь? - деланно бодрым тоном спросил он, смущенно проходя в комнату и присаживаясь на стул. - Вас зовут…
– Ира и Кира, - быстро подсказала Мила Михайловна, испуганно взглянув на него.
– Ира и Кира, - повторил он.
– Какой ты стал смешной, - девочки рассмеялись. - Когда выздоровеешь, сыграешь с нами в 'тумборино'? - спросила младшая.
– Я потом все объясню, - Бородулина прижала к щекам Некторова ладони и жадно заглянула ему в глаза. - И вправду не совсем тот, - пробормотала она. - Погуляйте еще, - отстранила от него девочек.
– Мы так соскучились, - обиделась старшенькая.
– Ты обещал поехать с нами в лес и наловить под цветочками лампумпонов. Мы увидим их, правда? - прошепелявила малышка.
– Обязательно увидим, - Некторов погладил Киру по голове.
Странно знакомым показалось тепло девочкиных волос под рукой, будто уже не раз прикасался к ним. Захотелось обнять ее, усадить к себе на колени, но Мила Михайловна решительно выпроводила дочек за дверь.
'Неужели это память бородулинского тела? - подумал он. - Тогда почему я безразличен к его жене? Более того, она глубоко не симпатична мне'.
Он оглянулся. Комната была заставлена самодельными книжными шкафами и стеллажами, между которыми висели большие и маленькие фотографии морских, горных, пещерных пейзажей и странные фотофантазии с непонятными контурами, квадратами, спиралями.
– Этот профессор чуть с приветом, да? - в голосе Бородулиной прозвучала надежда. Муж почти не изменился, и трудно, невозможно было поверить в то, что перед ней чужой человек, как уверял Косовский. - Болтают, вроде ты другой?
– А каким бы вы хотели видеть меня?
– Чего развыкался? Я ведь знаю на тебе любой закоулок.
Некторов смутился. Потом переспросил:
– Так все же, каким вы хотели бы видеть меня?
– Лучшим, - отрезала Мила Михайловна. - Практичным и ответственным за семью. Без заскоков.
И он вдруг всей кожей ощутил, как скучно и тоскливо жилось Бородулину с этой женщиной. Встал, прошелся по комнате. Мила Михайловна забегала рядом:
– Ну хоть скажи что-нибудь, успокой мою душу, - лепетала она. - Что теперь нам делать?
– Да ничего, - сердито ответил он. - Мы с вами совершенно чужие люди.
– Ах ты господи, - она всплеснула руками. - Нет, все это не доходит. Что же, теперь и жить здесь не будешь? А что соседи скажут? Позор-то какой! А девочки? - она вцепилась в его рукав.
– Я-то при чем? - пожал он плечами.
Бородулина возмущенно подскочила:
– Или не эти руки обнимали меня больше семи лет? Не эти губы целовали?
Некторов покраснел. А Мила Михайловна разошлась не на шутку:
– Чихать я хотела, что у тебя нынче в твоем черепке! Вот он ты, с твоими юродивыми глазами нищего мечтателя, от чьих фантазий в этом доме никому ни холодно ни жарко!
– Это уж слишком! - вскипел он, вдруг обидевшись за Бородулина. Дочери обожали вашего мужа. И вот это, - он кивнул на стену с фотографиями, - мне нравится гораздо больше, чем побочная халтура, на которую вы его толкали.
– Еще бы, - горько скривилась Бородулина. - Цирковые фокусы всегда эффектны. А у меня уже сил не было смотреть на эту придурь! - Она подбежала к стене, плюнула в нее, а потом стала одну за другой срывать фотографии и бросать на пол, приговаривая:
– Вот! Вот тебе! И еще вот!
'Ну, чумная баба. Бедняга Бородулин, с какой мегерой жил', - подумал Некторов и незаметно успокаивающе погладил свою руку.
Мила Михайловна была вне себя. Она топтала снимки ногами, комкала, рвала на кусочки.
– Стоп! - вскрикнул он в тот миг, когда Бородулина протянула руку к последней причудливой фотографии. Показалось, что сквозь пятна туманности далекой галактики на фото мелькнуло человеческое лицо.
– А-а-а, самую фокусную пожалел! Еще бы! Два часа возился, мозгуя как бы поинтересней намазать ну хлеб горчицу На, лопай! - она сорвала фотографию и бросила Некторову под ноги.
Он поднял снимок, стал рассматривать его, то приближая к глазам, то отдаляя, и с изумлением обнаружил, что фото двупланово. При близком рассмотрении на нем были какие-то космические завихрения, скопища звезд. Но стоило отвести фото подальше от глаз, как на нем четко вырисовывалось бородулинское лицо Некторов сразу узнал его, а узнав, поразился: оно не было похоже ни на одно изображение Бородулина, с которым его познакомила Октябрева Лицо Ивана Игнатьевича было тонким, одухотворенным, глаза смотрели проницательно, насмешливо и мудро Стоило чуть сдвинуть фото, и лицо исчезало.
– Горчица, намазанная на хлеб, - в раздумье сказал Некторов. Перевернул фото и прочел на обратной стороне: 'Превращение'. - Что вы сделали с ним, Мила Михайловна? - с горечью сказал он.
– С кем?
– С мужем своим. - Он спрятал фото за пазуху и пошел к двери.
– Куда?! - рванулась Бородулина. Обняла, припала к груди. - Все равно это ты, Ваня! Ты, ты! Голос твой, и все твое!
– Нет, Мила Михайловна, - твердо и неприязненно сказал он. - Но я буду навещать вас и детей, если хотите. Только не устраивайте больше таких сцен.
– А ты докажи, что ты - это не ты! - она неожиданно приняла воинственную позу.
Он мягко отодвинул ее, вышел за дверь и на площадке столкнулся с Октябревой. Она стояла с девочками Бородулиной и рассказывала им что-то забавное, отчего они хлопали в ладоши, смеясь от удовольствия.
– Неужто шпионите? - радостно изумился он.
– Вот еще! Я здесь живу! - вспыхнула девушка. Глаза ее стали огромней, глубже.
Фотография 'Превращение' висела теперь на стене в палате Некторова, и он подолгу рассматривал ее. Притягивала не столько техника фотоснимка когда при легком повороте головы из звездной туманности вдруг появлялось лицо, - изумляло само лицо: выражением глаз, одухотворенностью, которая скрашивала неправильные черты, придавая лицу особую, как бы сотворенную самим человеком красоту. Снимок был сделан, вероятно, лет пять-шесть назад. В последнее время Бородулин огрубел, располнел. Уж не потерял
