Это тревожная новость, потому что нрав у Адама горячий и вспыльчивый, даже хуже, чем у большинства вервольфов. Сэмюэль говорил, что Маррок хотел бы чаще использовать Адама в качестве одного из представителей вервольфов. У него подходящая для этого внешность, и он умеет говорить. Адам уже привлек к себе внимание прессы, как консультант и участник переговоров в Вашингтоне, округ Колумбия. Он очень хорошо умеет держать себя в руках, но когда срывается, просто сходит с ума, и Маррок не хотел этим рисковать.
Я была совершенно уверена, что из-за синяков Джесси Адам взорвался бы, но он мог бы лучше контролировать себя, если бы уже не был на грани срыва.
Дверь комнаты Джесси открылась, и вошла Хани. Она плотно закрыла за собой дверь. Хани из тех, кто заставляет меня чувствовать себя неряхой, даже если на мне красивая чистая футболка. Она могла бы послужить моделью для плаката, рекламирующего идеальную жену. Она пугала меня совсем иначе, чем остальные вервольфы, и потребовалось немало времени, чтобы я это преодолела.
Хани осторожно переступила через обычную подростковую груду вещей. Комната Джесси выглядела еще хуже, чем моя, то есть ну очень плохо.
— Ты должна что-то сделать, Мерседес, — негромко сказала она. Пока остальная стая на первом этаже, нас никто не услышит. — Вся стая встревожена, все раздражены и вспыльчивы… а Адам сегодня едва не сорвался. Тебе пора сделать выбор. Адам или Сэмюэль — неважно. Но не тяни. — Она замялась. — Когда Адам объявил тебя своей подругой…
Ради моей безопасности, сказал он тогда, и, возможно, был прав. Лесные волки убивают койотов на своей территории, а у вервольфов территориальный инстинкт развит не меньше, чем у их младших братьев.
— Он меня не спрашивал, — с жаром перебила я. — Меня здесь не было, и я узнала, только когда дело было сделано. Это не моя вина.
Хани встряхнула гривой цвета меда и села рядом со мной. Если бы она видела пол, я думаю, она бы не села на него, хотя формально она по статусу ниже меня в стае (из-за того, что Адам объявил меня своей парой); но она слишком аккуратна, чтобы садиться на одежду.
— Я не говорю, что кто-то виноват, — сказала она. — Вина здесь ничего не меняет. Мы все это чувствуем — чувствуем, как слабеет стая. Ты можешь решительно отказаться от него, и положение вернется к норме. Или принять его, и положение тоже изменится — в лучшую сторону. Но до того…
Она пожала плечами.
Легко (даже мне, которая всю жизнь провела с ними) забыть, что в вервольфах есть магия и помимо умения менять облик. Думаю, это потому, что зрительно перемена очень впечатляет, а все остальное — внутреннее дело стаи и больше никого не касается.
Я себя не считаю членом стаи — а до сделанного Адамом объявления не считали и остальные.
Приемный отец говорил мне, что на каком-то уровне он всегда сознает присутствие остальных членов стаи. Вервольфы знают, когда кто-то из них в опасности; знают, когда вервольф умирает. Когда мой приемный отец покончил с собой, его тело долго искали, но стая знала, где искать. И я видела, как Адам призывает к себе стаю не только голосом, видела, как стая помогла ему избавиться от действия серебра, которое в противном случае убило бы его.
Я не сознавала, что Адам не просто так объявил меня своей парой, — не понимала до тех пор, пока не помогла Уоррену обуздать его волка: сам Уоррен был для этого слишком слаб. Тогда я обрадовалась, но не задумалась.
У меня заболела голова: такое со мной бывает от страха.
— Повтори и говори ясней.
— Объявив тебя своей парой, он пригласил тебя присоединиться к нам. Предложил тебе заполнить место, остававшееся пустым. Такое предложение — проявление слабости. Адам все держит в себе, но при этом один страдает от последствий своей слабости. Его волк знает об этой слабости, о месте, откуда может прийти опасность для всех нас, и потому он постоянно настороже, на грани срыва — все время. Мы это чувствуем и реагируем на это. — Она напряженно улыбнулась. — Вот почему я была так нелюбезна с тобой, когда Адам велел мне охранять тебя от вампиров. Я думала, ты играешь, а нас заставишь платить за проигрыш.
Нет. Никаких игр. Просто паника. Кого бы я ни выбрала: Адама или Сэмюэля, — я потеряю второго. А этого я не могла перенести.
— Все мы зависим от Альфы в своей способности жить с людьми, — сказала Хани. — У некоторых волков Адама жены — обычные женщины. Его сила воли помогает нам держать себя под контролем, особенно когда луна становится полной.
Я опустила гудящую голову на колени.
— О чем он думает? Черт побери!
Она потрепала меня по плечу — неловкий жест, который должен был передать сочувствие и желание утешить.
— Вряд ли он думает о чем-нибудь, кроме того, как бы завоевать тебя раньше, чем другой волк сделает это. Или убьет тебя.
Я бросила на нее недоверчивый взгляд.
— Что происходит? Неужели все спятили? У меня лет десять не было свиданий, а теперь Адам, и Сэмюэль, и… — Я вовремя прикусила язык, не назвав Стефана. Я не видела вампира с тех пор, как они с Волшебником убили двух невинных жертв, чтобы Марсилия не обвинила и не убила меня. Ну, Стефан не был моим любимчиком.
— Я знаю, почему Сэмюэль меня хочет, — сказала я Хани.
— Он думает, у вас могут быть дети, — и нельзя упрекать его в том, что ты нужна ему для практической цели. — Что-то в голосе Хани подсказало мне, что Сэмюэль ей нравится; возможно, не только моя «игра» с Адамом и стаей вызывала ее недовольство. Но выражение ее лица сказало мне больше: она понимала точку зрения Сэмюэля, потому что сама хотела детей.
Не знаю, почему я заговорила с Хани. Я ее недостаточно знаю — и раньше недолюбливала. Возможно, потому, что никто другой не мог меня понять.
— Я не виню Сэмюэля за то, что он понял: меняющая облик и не зависящая при этом от луны может стать хорошей подругой, — очень тихо заговорила я. — Но он заставил меня влюбиться, не сказав, зачем я ему нужна. Не вмешайся Маруок, к шестнадцати годам я, вероятно, стала бы его подругой.
— В шестнадцать лет? — переспросила она.
Я кивнула.
— Питер намного старше меня, — сказала она, имея в виду своего мужа. — Было очень трудно. Но все же мне было не шестнадцать и… — Она задумчиво помолчала. Потом покачала головой. — Никогда не слышала, сколько лет Сэмюэлю, но он старше Чарльза, а Чарльз родился во времена Льюиса и Кларк[36].
В ее голосе, по-прежнему очень тихом, чтобы не услышали другие вервольфы, прозвучали гневные нотки. Этот голос для меня был как бальзам, и я решилась сказать ей кое-что еще.
— Я довольна своей жизнью, — сказала я. — Случай с Сэмюэлем заставил меня порвать со стаей и жить в мире людей. Я независима, моя работа мне нравится. Она, конечно, не слишком престижная, но мне нравится чинить вещи своими руками.
— И все же… — сказала она, выражая мою мысль.
Я кивнула.
— Совершенно верно. И все же… что, если бы я приняла его предложение? Конечно, я не нарастила бы такую личность, но Сэмюэль не из тех, кто до основания стирает личность своей жены. Я сама попала в беду подростком — конечно, он помог мне в нее попасть, но он же меня и вытащил.
— И ты была бы женой врача и могла бы поступать, как хочешь, — потому что Сэмюэль не такой ненормальный, как другие волки-доминанты.
Вот оно. Нет, не Сэмюэль. Она, как и большинство, видит в нем то, что хочет видеть. Мягкого, ласкового Сэмюэля. Ха.
Я всегда дивилась тому, что Хани так вышла замуж: ее муж в самом низу иерархии стаи, в то время как она доминантна и в этом отношении уступает только двум-трем самым сильным волкам. Поскольку на
