по-итальянски, а толмач перевел:
— Нет у меня ничего! Саженье подарила я в приданое племяннице своей Марье Андревне. Иди!
Ховрин молча поклонился и быстро вышел.
— Димитрий, Димитрий! — яростно воскликнула по-гречески Софья Фоминична. — Варвар этот меня, царицу, рабой своей сделал! Опутал детьми, любовь мою отнял…
— Молчи, безумная, и у стен есть уши, — остановил ее Траханиот и добавил: — Помни, у тебя уже три сына. Можно поторопить смерть…
— Но пошлет он к Марье за саженьем, — беря себя в руки проговорила Софья Фоминична, — а там, кроме саженья, найдут еще то, что не его, а нашу смерть поторопит!..
— Успокойся, — ласково сказал Траханиот, гладя и целуя ей руки. — Надо упредить верейских. Тотчас же я прикажу Селевину, дабы он племянника своего Иосифа гонцом послал к Марии. На золоте наш гонец скорее, чем государевы вестовым гоном, в Верею поспеет…
Обменявшись мнениями о судьбе саженья, оба государя замолчали в нетерпеливом ожидании. Но Иван Иванович не выдержал.
— Яз мыслю, — сказал он мрачно, — все драгоценности матери ушли уж на разные злые умыслы.
— Ховрин все скажет, — молвил Иван Васильевич, — не охотник яз гадать, да и гадать-то не на чем, опричь как на бобах. Подожди малость, ведь и половины часа не прошло…
В дверь постучали. Боярин Ховрин вошел сильно взволнованный.
— Государыня в гневе великом, — начал он сразу. — Саженье сие, баит она, в наделок племяннице своей отдала…
Иван Васильевич побледнел и крепко сжал губы.
— Опять Верея! — невольно сорвалось с уст Ивана Ивановича.
Старый государь с укоризной взглянул на сына и, обратясь к казначею, приказал:
— Димитрий Володимирыч, приготовь мне опись всего, что государыней взято для Марьи-то. Да позови ко мне Саввушку. Опись-то не задержи…
— Слушаю, государь, — сказал Ховрин, торопливо выходя из покоя. — Опись же сей же часец изделаю.
Иван Васильевич медленно стал ходить из угла в угол.
— Иване, возьми собе правилом, что государю не всегда и не перед всеми можно мысли свои сказывать, — проговорил он, но, увидев вошедшего Саввушку, приказал ему:
— Гони к боярину Товаркову, дабы он немедля с тобой вместе ко мне приехал.
Саввушка поспешно вышел, а Иван Васильевич продолжал молча ходить взад и вперед. Неожиданно он остановился перед сыном и спросил:
— Скажи, какие у тобя полки ближе к литовским рубежам стоят?
— Полки князя Бориса Михайлыча Турени-Оболенского, возле Можая…
— А какие еще есть полки ближе на полдень?
— Нет полков ближе, — ответил Иван Иванович, — опричь малых застав.
Иван Васильевич подошел к столу, где у него хранились всякого рода карты, достал ту, на которой московские рубежи начертаны, и положил сверху на стол. Потом, отворив дверь в сенцы, крикнул страже:
— Пришлите дворецкого!..
— Здесь я, государь, — отозвался дворецкий, подбегая к дверям, — стражу сменял…
Войдя в покои, он поклонился обоим государям и молвил:
— Приказывайте, государи.
— Скажи страже, Петр Василич, — проговорил старый государь, — как приедет боярин Товарков, более никого ко мне не допущать. Сам же поезжай к Димитрию Володимирычу, возьми от него опись, которую жду, и немедля сам привези ее. Иди.
Дворецкий вышел, но дверь снова отворилась, и Саввушка пропустил вперед себя боярина Товаркова, тощего человека с большими синими глазами, с жидкой, но длинной, слегка седеющей бородой. Боярин был резок в движениях и походил своими повадками на какого-то монаха-отшельника. Лицо же его все время передергивалось странной улыбкой.
— По приказу твоему, государь, — сказал он, истово перекрестясь на образа и кланяясь обоим государям.
— Садись, Иван Федорыч, — молвил Иван Васильевич, — а ты, Саввушка, иди и к нам более никого не допущай.
Молодой великий князь по велению государя рассказал Товаркову, какую грамотку Марья Андреевна послала к отцу своему в Рим, где и как эту грамотку перехватили дозоры московские. Товарков слушал жадно, не пропуская ни единого слова, синие глаза его вспыхивали, а на лице чаще играла улыбка.
Рассказал Иван Иванович и о постоянной вестовой гоньбе между Вязьмою, Вереей и Тверью, но о Москве промолчал, предоставляя сказать о саженье отцу самому. Но Иван Васильевич, взглянув на сына, глухо промолвил:
— Сказывай и о саженье.
Товарков насторожился еще более, и, по мере того как двигался вперед рассказ Ивана Ивановича, казалось, что боярин, будто собака, неотступно бежит по незримому следу.
В это время в покой вошел Саввушка и передал Ивану Васильевичу несколько исписанных листков бумаги…
— Петр Василич привез от боярина Ховрина, — прошептал он.
— Добре, — тихо ответил государь, — иди.
Когда Иван Иванович закончил рассказ, старый государь сказал Товаркову:
— Вот тобе, Иван Федорыч, опись наделка покойной княгини моей. Токмо взгляни поострей, нет ли в деле сем, опричь саженья, коромолы какой. Разумеешь?
— Разумею, государь, — ответил Товарков, — успеть бы: не упредили бы нас вороги…
— Иване, — прервал Товаркова Иван Васильевич, обращаясь к сыну, — покличь Петра Василича, дабы принес бумагу и воск.
Дворецкий явился с зажженной свечой, с пером, чернильницей, бумагой и воском. Поставив и положив все это на стол, он вышел.
— Пиши, Иване, — приказал Иван Васильевич сыну: — «Великий князь, государь всея Руси Иван и великий князь Иван Младый повелевают тобе, князю Турене-Оболенскому: сотвори с князьями верейскими, как укажет тобе боярин Товарков Иван Федорыч».
Когда грамота была написана, оба государя сделали на воске оттиски своих именных перстней.
Принимая эту грамоту из рук государя, Товарков спросил:
— Под стражу брать?
— Возьми молодого князя с царевной Марьей. Старика не бери. Иди.
— Будьте здравы, государи, — кланяясь, простился боярин и направился к дверям.
— А как у тобя новгородцы-то? — спросил вдогонку Иван Васильевич.
— Добре, государь, — усмехнулся Товарков, — мой поп-то, Иван Гречновик, уже исповедует их.
— Ну, иди. Ворочайся борзо. Дай Бог тобе удачи.
На третий день после отъезда в Верею племянника Захария Селевина Софья Фоминична за ранним завтраком получила радостную весть. В Москву из Вереи прискакал через село Подол[133] молодой Афанас Григорьевич Яропкин, из смоленских бояр.
Государыня принимала его в тайном покое при одном только дворецком Димитрии Траханиоте.
— Племянник Захария прибыл в Верею, — говорил Яропкин по-итальянски, — к самой ночи, почитай, на сутки ранее Товаркова и князя Турени…
— Успел, слава Богу! — воскликнула Софья Фоминична.
— Упредили, государыня, — продолжал Яропкин. — Успел князь со княгиней Марьей все собрать из казны своей. Взяли всех слуг своих верных…
— А гонец от папы? — спросил Траханиот.
— Тот еще накануне отъехал в Тверь, а оттоле в Литву на Великие Луки.
