допустит она братьев моих до воровства с ворогами нашими против Руси православной. Мы же тем временем вместе с Юрьем еще более научим войско нашей долгой войной воевать с расчетом. Новгородскую же Господу, как гадину, всю передавим…
Великий государь остановился, увидя на лице дьяка тревогу и растерянность.
— Прости, государь, — заговорил дьяк в ответ на вопросительный взгляд Ивана Васильевича, — прости, не упредил тя, что князь Юрий Василич в постелю слег, кровь у него горлом пошла…
Иван Васильевич побледнел и глубоко передохнул.
— Саввушка, — глухо позвал он и приказал: — коня мне, поедем с тобой сей часец к князю Юрью Василичу…
Князь Юрий лежал в своей опочивальне на широкой постели у открытого окна. Лицо его, выделяясь на белой наволочке высокой подушки, казалось прозрачным и восковым. Рот был закрыт ручником, на котором алела свежая кровь.
В опочивальне был духовник Юрия и ближние его бояры, а также стремянный князя и две старушки, ходившие за больным. Печальней всех был сотник из полка князя Юрия, который вестником приезжал к государю в Бронницу.
Все встали и низко поклонились великому князю, а Юрий улыбнулся, и лицо его оживилось.
— Здравствуй, Иване, — сказал он.
Иван Васильевич перекрестился на образа и подошел к брату.
— Здравствуй, Юрьюшка, — сказал он, волнуясь, и хотел было поцеловать брата в уста, но, увидя кровь на них, поцеловал в обе щеки.
Две крупные слезы выкатились из сияющих золотистых глаз Юрия. Иван сел у постели брата и ласково сжал его руку. Говорить было не о чем: все всем было ясно, и лучше всех понимал это сам Юрий.
— Иване, — сказал он с трудом, — поедешь к матери, поклонись ей до земли и прими за меня благословение ее…
Юрий помолчал и продолжал с волнением:
— Чем грешен против тобя, Иване, прости, Господь все рассудит. Есть у меня духовная на мелочи всякие сестре и братьям. Главное же — за государство: вотчину и проче…
Запотел Юрий от усталости, и волосы прилипли ко лбу, глаза томно закрылись.
Великий князь тихо поднялся, но Юрий услышал и открыл глаза:
— Прощай, Иване, благослови тя Бог в делах твоих.
Он привлек к себе руку государя и поцеловал ее, оставив на ней алое пятно. Схватив ручник, закрыл он им лицо свое и заплакал.
Иван Васильевич склонился к нему и, целуя лоб и руки его, повторял жалобно, хриплым голосом:
— Прощай, славная десница моя, брате мой любимый…
Потом, овладев собой, выпрямился, постоял молча и, низко поклонясь брату, сказал:
— Прощай…
— Навеки прощай, Иване, — глухо произнес Юрий, провожая взглядом уходящего брата, — ни в чем не суди мя, Иване…
Княгиня великая Марья Ярославна еще болела, но уже вставала, а иногда и сидела на постели своей. Все младшие три сына — Борис и два Андрея были уже в Ростове, когда приехал туда и старший. Великий князь застал братьев около матери.
Помолясь, он спросил ее о здоровье и, приняв благословение, поцеловал ей руку, а потом и в уста.
Помолчав, он стал снова пред ней на колени и молвил:
— Молил мя Юрьюшка благословения твоего, дабы благословила его в лице моем, тяжко болен он…
Заплакала Марья Ярославна, охватила за шею Ивана и, крестя потом частым крестом, заговорила с рыданьями:
— Благословляю Юрьюшку моего именем Божьим, всей любовью своей. Прости, Господи, все грехи его, помоги ему, Господи! Спаси, Господи, роженое мое дитятко…
Получив благословение для Юрия заочное, поднялся с колен Иван Васильевич и заметил, что братья в стороне держатся. Понял он, что у них уже был разговор с матерью о завещании Юрия на случай смерти его.
В это время вошел дворецкий старой государыни спросить, куда обед подавать: в трапезную или в опочивальню.
Марья Ярославна, чувствуя себя лучше, приказала:
— В трапезной будем обедать…
Иван Васильевич, не видя сына, не вытерпел и спросил:
— Матушка, а где же Ванюшенька мой?
— Со стремянным своим, с Никифором Растопчиным, по полям на конях скачут, к обеду будут…
Дверь в этот миг шумно отворилась, и Ванюшенька, румяный, оживленный, вбежал в опочивальню.
— Прости мя, бабунька, далеко мы заехали, — заговорил он, но, увидев отца, кинулся ему на шею, радостно выкрикивая: — Тату мой, тату!..
За трапезой много раз беседа братьев грозила перейти в ссору, изобилуя намеками и острыми словами, но присутствие умной и всеми сыновьями любимой и чтимой матери не допускало этого. Марья Ярославна умела вовремя найти строгое или ласково слово, и братья сдерживались, не смея враждовать открыто.
Одно время младшие братья дошли до такого раздражения, что вот-вот могли оскорбить великого князя, несмотря на то, что старший брат был весьма сдержан. Государыня гордо и величаво поднялась со скамьи своей и, зная, что вражда меж братьями идет из-за владения вотчиной князя Юрия, сурово крикнула на младших:
— Что вы, яко враны хищные, над живым братом раскаркались! Князь великий ништо еще о сем не сказывал, а у Юрья духовная есть. Стыд и срам мне от таких речей. Яз матерь вам и великая княгиня и такого невежества не допущу пред лицом своим…
Великий князь, тоже встав из-за стола, подошел к матери с лаской.
— Прости нас, матушка, — сказал он, — яз не мыслю, дабы кто из нас забыл почет к матери своей, и первый прощенья у тобя прошу, ежели чем согрубил…
— Нет, Иване, токмо не ты! — воскликнула Марья Ярославна, протянув руки к великому князю.
Иван почтительно поцеловал руку матери и молвил тихо:
— Рад сему, матушка, что веришь мне. Мыслю, и братья ничем изобидеть тобя не хотели…
В это время вошел поспешно в трапезную дворецкий государыни и доложил:
— Вестник к великому князю с Москвы от владыки Филиппа. Где, государь, принимать будешь?
Иван Васильевич, обернувшись к матери и догадываясь, о чем весть, тихо сказал:
— Где прикажешь, матушка, там и приму вестника.
— Зови сюды, — дрожа и бледнея, с трудом выговорила Марья Ярославна.
По зову дворецкого тотчас же вошел молодой послушник в запыленной одежде и с почерневшим от пыли лицом. Помолившись и отдав по-монастырски поклон, он торопливо заговорил:
— Преосвященный наш, владыка Филипп, повестует: «Великий государь, сын мой духовный, со скорбью великой уведомляю тя: Божией волей днесь, сентября в двенадцатый день, в субботу, в десятый час дни преставился на Москве благоверный и христолюбивый князь Юрий Василич…»
При этих словах великая княгиня беспомощно опустилась на скамью и, пав головой на стол, зарыдала, не подавая голоса, и только вздрагивая плечами.
— «Прошу тя, государь, — продолжал вестник, — извести мя, как повелишь: хоронити ли без тобя новопреставленного брата твоего или тобя ожидати? Благословляю тя, молитвенник твой, смиренный раб Божий Филипп».
Среди наступившего тягостного молчания Иван Васильевич, видя, что мать потеряла сознание, приказал вестнику:
