Она колебалась.
— Месяц-другой. Не знаю. Пока не узнаем лучше друг друга. Пока не увидим друг друга в подлинном свете.
Спокойное лицо Джордана искривилось, как от сильной боли.
— Чушь какая-то! Что ты называешь «подлинным светом»?
— То, что было с нами, напоминает волшебную сказку или что-то в этом роде. Ты такой смелый, ни на кого не похожий…
— И это плохо?
— Нет, конечно, нет, я…
— Что — ты?
— Я чувствую, что долго так продолжаться не может. Я не смогу дать тебе то, чего у тебя еще не было.
— Это не правда.
В подтверждение искренности своих слов она положила руку ему на грудь, но в ту минуту жест этот значил нечто большее. Он напомнил им об огне, в котором пылали они оба.
Мрачный взгляд Джордана оживился.
— О том, что ты можешь мне дать, судить буду я.
Он привлек ее к себе.
Сгорая от желания, Ева очутилась в его объятиях. Она понимала, что надо оттолкнуть его и попытаться объяснить то, что он отказывается понять. Но от ощущения его близости — его силы, красивой мускулистой груди, прижавшейся к ней, его запаха, мужского запаха, к которому примешивался аромат песка и моря, — она на минуту потеряла голову.
— Я — подлинный, — говорил он, — и все, что было между нами, тоже подлинное, настолько, насколько это вообще возможно.
— Я люблю тебя, Джордан. — Его губы уже касались ее шеи. Она снова издала стон. — Я тебя люблю.
— И ты выйдешь за меня. В субботу…
— Джордан…
— Обещай.
— Джордан, я…
— Что?
— Я не могу.
— Можешь.
— Нет, я…
— Скажи мне, скажи «да».
— Джордан…
— Скажи!
— Джордан…
— Скажи, милая, скажи сейчас же… — Его губы коснулись ее уха, лаская и щекоча.
Ей казалось, что «да» уже слетает с ее губ. Но каким-то чудом она снова взяла себя в руки и едва слышно, но отчетливо произнесла «нет».
И тотчас же их восхитительные ласки прекратились.
И хотя это следовало бы сделать Еве, Джордан разомкнул ее руки, обвивающие его, и легко ее отстранил.
Потом отвернулся и стал смотреть на волны за окном. Она понимала: он хочет погасить свой порыв, да, впрочем, и она тоже; старается не думать о том, чем бы они могли заняться, если бы она отважилась сказать «да»; гонит от себя мечты о жгучих наслаждениях, которые могли бы унести их в безбрежный океан блаженства.
— Что за игру, черт побери, ты ведешь? — резко, не поворачивая головы, произнес он.
Ева стиснула пальцами виски: до чего же она себя презирала! Еще утром, стоя перед зеркалом, она поняла, что пора что-то делать, пока ничего дурного, вроде ее брака с Тэдди Тэннером, не произошло. Но с ужасом догадывалась, что может с этим не справиться.
И, судя по всему, оказалась права. Она все провалила. С треском. Пролепетала свои доводы, будто и сама в них не верила, и, едва он привлек ее к себе, растаяла в его объятиях.
— Это не игра, клянусь тебе, — устало выдохнула она.
— Тогда, черт побери, чего же ты хочешь?
— Ничего. Только то, что сказала. Пожалуйста, постарайся понять. Я хочу, чтобы в браке мы были равны. Но пока я себя не чувствую равной. Я словно твоя тень, целиком в твоей власти. Думаю, это опасно для меня.
Тут он обернулся.
— Это безумие. Мы равны настолько, насколько это вообще возможно. Я тебя боготворю. И готов подарить тебе весь мир, если захочешь.
— В том-то и дело: я должна добиться всего, чего хочу, сама. Никто другой не может мне этого дать.
— Прекрасно. — В его голосе нарастала раздражительность. — Получай то, что хочешь. И выходи за меня замуж в субботу.
— Пока, Джордан, я не могу выйти за тебя замуж.
Они вернулись к тому, с чего начали. Только теперь он уже почти верил, что ее слова не пустой звук. Она и впрямь решила отсрочить их бракосочетание.
С первого вечера, когда он увидел ее у себя на кухне, он не допускал и мысли, что может ее потерять. Она принадлежала ему с той минуты, как, залившись краской, назвала сумасшедшим, а он ответил, что так оно и есть, он потерял рассудок из-за нее.
Теперь же произошло невозможное. Она сказала «нет».
О боже, в эту минуту он испытывал к ней едва ли не ненависть. Она уничтожила в нем мужчину.
Он призывал себе на помощь остатки мужества, чтобы не броситься к ее ногам, умоляя не покидать его.
Почему же, черт побери, он до сих пор не понял, какую власть имеет над ним эта женщина?
Страшно подумать! Ведь он близок к агонии.
Но агонии Джордан Максуэйн не допустит.
Джордан начал резким тоном, которым никогда прежде с ней не говорил:
— С меня хватит, Ева. Либо «да», либо «нет».
Или — или. Я не собираюсь ждать всю жизнь, пока ты поймешь, хочешь ли быть моей женой.
Он увидел, как широко открылись ее огромные сине-зеленые глаза, и испытал удовлетворение. Вот так. И это при всей его нежности и обходительности. Надо поставить ее перед выбором сейчас или никогда.
— Ну решай же, Ева. Сейчас! Да или нет?
Почувствовав в нем какой-то надлом, Ева, хотя и не понимала, что с ним, отчаянно пыталась воззвать к его разуму:
— Джордан, прошу тебя, давай обойдемся без ультиматумов. Неужели мы…
— Так ты выйдешь за меня в субботу? — Его тон был непреклонен, как и выражение лица.
— Джордан, не надо так… — Ева умоляюще смотрела на него.
— Да или нет?
— Если ты дашь мне немного времени… Если б я могла…
— Да или нет?
— Джордан…
Он пристально смотрел на нее.
Ева собрала всю свою волю:
— Коль ты требуешь ответа немедленно, я скажу «нет».
Воцарилась тишина.
— Что ж, ладно, — тихо произнес он, пожав плечами. — Больше говорить нам не о чем. Свадьба
