автографы от Верховного Главнокомандующего, благоразумно не стал.
— Будем ждать, товарищ капитан…
— Во-во, только прошу – не надо самодеятельности. Ночью тихо выдвинитесь в точку рандеву, тихо сядете в кустики – и ждите. Я сам вас найду. Пока!
Я скользнул в зеленку. У-у-м, а запах-то, запах! Соляр, сапожная мазь и кто-то поблизости опростал кишечник…
Куда мне скакать – я знал. Все посмотрел, выглядел в бинокль. Да, бинокль я тоже оттяпал у доверчивых танкистов. Мне нужнее будет.
Поудобнее устроив сумку на боку, я проверил пистолет за пазухой (кобуру я брать не стал), еще раз поводил биноклем, и скользнул… Километра четыре будет. А тихо пока здесь. Я тоже сначала удивлялся, что на фронте могут быть вот такие, как бы поточнее сказать, дыры? Лакуны? Прорехи? Хотя – это же понятно. Невозможно на всю линию советско-германского фронта поставить солдата в метре от другого солдата. Любое общество может позволить себе отдать в армию процентов семь мужчин. Ну, при известном напряге – 10 %. Если выскочить из штанов – 12 %. Столько солдат, чтобы поставить их частоколом по линии фронта, ни немцы, ни мы просто не найдем.
Я вспомнил свой бывший Южный фронт. Там, когда мы сопровождали штурмовиков, а они уходили километров на двести и больше, нам не дойти, так вот, — там были двухсот, четырехсоткилометровые разрывы, в которых не было ни наших, ни немецких частей. Так, редко-редко, казачьи разъезды или немецкая разведка на бронетранспортерах.
Здесь я тоже углядел одно местечко. Я уже говорил – какая-то система прудов или озер. Она, сама по себе, была препятствием для танков и мотопехоты, да еще и подтопленные, мокрые полои или луга, как их назвать. В общем, немцев тут быть не должно. Да и наши тут что-то не бегают, знаете ли…
Вот туда я и сквозанул. Все, Анюта, я тута. Пограничная территория – ни тебе шерифа, ни закона, ни райисполкома. Только верный 'Вальтер' за пазухой и вероятная встреча с плохими индейцами, говорящими на 'хох-дойч'.
Теперь пошли перебежками и перекатами, а то пулемет на полторы тыщи метров стреляет. Больно стреляет, собака.
В тени невысоких кустов я стал на колено, закрыл глаза и постарался раствориться в окружающем мире. Сразу раствориться не получилось. Что-то мешало. Я открыл глаза, увидел свежие коровьи лепешки, плюнул и перебрался подальше в кусты.
Так, я птичка, я пичужка… Весело чирикая, я поднимался к солнцу, незаметно оглядывая окрестности. Тишь, благодать, лепота полнейшая. Чу, звонко защебетал… кто его знает, кто это защебетал. А вот еще – чу! Заскрежетал коростель! Я знаю! Я знаю! Этого пернатого я помню!
А вот хренушки вам, товарищ орнитолог! Это заскрежетал проржавевший станок немецкого пулемета 'MG-42', а вовсе не коростель, не надо птичку обижать.
Так – я глубоко задумался. Что-то подсказывало мне – там, где есть пулемет, там могут быть и немцы! Логично? Логично! Вот так-то! А вы говорите! Значит – мне надо идти в обход. А это местечко мы пометим – глядишь, на обратном пути и гранатку им подкинем, для бодрости духа и чтобы не спали на часах.
Я медленно, стараясь лишний раз не трясти кусты и не хрустеть сушняком, пробирался берегом озера по направлению к тому месту, где, как я предполагал, мог залечь в берлогу Василек.
Отойдя от пулеметного гнезда на достаточное расстояние, я перевел дух, еще раз осмотрел окрестности в бинокль, и скакнул к рощице, лежащей километрах в трех от меня.
А вот этого делать было нельзя. Ни под каким видом нельзя! Ибо рощица в этих местах нравилась и была необходима всем, и, в первую очередь, понравилась какой-то немецко-фашистской шайке-лейке. Башок этак на 50–60, может и больше. Кто же их считать будет? Так вот, эти юные и не очень натуралисты и туристы из 'Kraft durch Freude' и оккупировали рощицу. И провоняли ее запахом потных ног, и заглушали птиц своим храпом. Я, как натура аристократическая и возвышенная, — я ведь и барон в 17-м поколении, и сын бога как-никак, пройти мимо такой наглости не смог. Почему не смог? Да потому, что скользнув в рощицу, я тут же наступил на какого-то германского туриста. Он, естественно, открыл глаза и начал открывать рот, чтобы сказать мне что-то вежливое, но укоризненное, но… Но – каюсь! Я не дал ему сказать ни слова! Я сломал ему шею ударом стопы, как жаль, как печально… Возможно, я поспешил – мы могли бы показать друг другу открытки с видами берлинского зоопарка и сочинского дендрария. Но – не судьба! Теперь отсюда надо линять.
Со мной тихо расставаться тоже не захотели – кто-то что-то громко заорал сзади. Наверное, что-то вроде: 'Держи демонов!' Не знаю, не владею немецким. Но не 'Гитлер капут!' кричали, это точно.
Эти крики меня взволновали, рука у меня дрогнула, и я обронил аж две лимонки. Испугавшись, что меня не так поймут, я быстренько свинтил от этой рощи подальше в кусты. Но все равно – взрывы гранат и взрывы воплей недовольных туристов я услышал.
Так, ребята! Что-то тут людно! Не мог Вася тут спрятаться. Он и спокойно спуститься на парашюте не смог бы. Обязательно какие-нибудь туристы подбежали бы его приветствовать. Этот вопрос надо разъяснить.
Я снова скрылся в кустах. Это становится плохой привычкой – будешь уединяться от людей, аутистом станешь.
Надо кого-то найти и поговорить. Кого-то, кто может знать, где Вася. А кто может знать? А вот пулеметчики и могут! Василий прыгнул часа полтора назад, даже больше. А эти, наверное, сменились максимум час назад. Так что, шум и сплетни они должны и слышать, и знать. Бегом к ним!
Бегом, так бегом. Лучше прыжком. Я появился у пулеметного расчета за спиной, метрах в семи. Но один из немцев что-то услышал и стал поворачиваться ко мне. Оружия у него в руках не было, но двух собеседников мне не надо. Поэтому я кинул ему стрелку, а он ее не смог поймать, и только удивленно ойкнул…
Второму я попросту дал по каске телекинезом, и он впечатался башкой в треножник пулемета. Получилось громкое 'Бам!' и немец впал в нирвану.
Во фляге у него был кофе, да еще, по-моему, с ромом, что ли… В общем, я скинул с него каску и вылил всю флягу ему в лицо. Поскольку в рот я ему забил кляп, возразить он мне не мог.
Встал вопрос процедуры переговоров. Со мной не было переводчика, да и вообще… Раскрывать ему пасть было незачем. Я посмотрел ему в глаза и спроецировал немцу простую картинку – в небе болтается парашютист.
Тут же пошел отклик – немец дернулся, и я понял, что Василий начал стрелять еще в воздухе. И даже смог ранить кого-то. А потом он приземлился, и его быстро сбили с ног, запеленали в полотнище парашюта, и начали со вкусом бить ногами. Пока не подбежал офицер и не остановил избиение. Сейчас Василия держали в погребе на хуторе, километрах в двух отсюда. Сколько там людей? Пустяк – и десятка не будет.
Я убил немца, связал его с трупом напарника ремнями, и, оттащив их телекинезом подальше, свалил трупы в овраг. Найдут, конечно, но не сейчас… А минут через десять это будет уже неважно. Где там этот хуторок в степи? Я приник к биноклю…
Около хуторка стояли полуразрушенные сараи, что ли. Вот туда я и сквозанул. Стояли они на абсолютно ровном месте, и подойти к ним незамеченным никто бы и не смог. Поэтому за ними и присмотра, считай, не было.
Проскочив за сараи, я присел в густеющей, длиннющей тени – ведь было уже около семи часов вечера, и начал копаться в сумке из-под противогаза. Сало еще рано, спирт… спирт скоро, наверное, пригодится, синяки прижигать. Бинты тоже, пожалуй, нужны будут.
Немцы ходили по двору, что-то говорили, гоготали, как гуси. Гуси, собственно, тоже гоготали… Те, которые остались. Потому, что их поголовье немного сократилось. Несколько немцев сидели без мундиров, в одних штанах с подтяжками, и щипали битую птицу. Так, приятного аппетита, геноссен. Я закончил копаться в сумке, взял приготовленные стрелки, и спокойно пошел к дому…
В общем, немцев было восемь человек. А хозяев хутора было шестеро. Трое из них дети, двое – старики. Они лежали в яме для мусора, метрах в сорока от хуторка. Я заметил эту яму по трупам двух собак.
