— Ну, а это моя Верка. Поди ещё совсем дитём помнишь? Да муж её Василий. Да девка их. Остальные-то отдельно живут. В своем доме двоих оставила. А уж, думаю, что твой зря пустовать будет. Вот тут и притулились.
— Ты не переживай. Я не за домом приехала, — оглядывая убогую обстановку и пол, так и оставшийся не покрытым, Акулина благодарила Бога, Тихона, Устинью, свою Судьбу, что довелось ей отсюда уехать. Не выжить бы ей здесь. Давно бы уж вместе с дочерью покоилась. До Москвы и двухсот километров нет. По Сибирским меркам — не так и далеко. А глушь и нищета такая, будто время тут остановилось.
Ужин привел Наташку и Акулину в уныние. Вареная картошка да капуста. По случаю приезда гостей — молоко. А так всё молочко на продажу. Ведь надо на что-то одёжу и обувку покупать. Да дров на зиму. Да мало ли нужд. Копейка в доме всегда требуется. Вон пол так и не застелили. И не потому, что дом Акулинин. Уж привыкли, почти за два десятка лет, как к своему. А копейки лишней нет.
Выпив кружку молока, Наташка, свернувшись клубком, уснула прямо на лавке.
— Ох, давно ли сами такими были? — Наталья старшая смотрела на приезжую гостью со странной смесью грусти и завести. Вот, поди ж ты, тоже Наталья. А и сравнивать нечего. Вот не увез бы дед Тихон её отца отсюда, чем бы её жизнь отличалась?
Акулина осталась без ужина. Больной желудок требовал очень осторожного обращения. И если остаться без ужина она ещё могла, то такая еда ничего хорошего ей не сулило. Надо было подумать о пропитании.
— Може где магазин поблизости есть?
— Как не быть. Вон, к Марье стукнем — откроет. Так-то она там не сидит. Что ей — глазами торговать?
— Москва недалече. Там товару всякого — чего только душа пожелает.
— Энто в Москве. А у нас кроме 'дунькиной радости', да тройного одеколона может, что и есть, да я не припомню. Давно была.
На следующее утро Акулина принесла из местного магазина килограмм затвердевшей карамели и кулек галет, не менее твердых. Оставив все это на столе и наказав Наташке никуда со двора не уходить, направилась на другой конец деревни. Все так же, как много лет назад, струился утренний туман, где-то звякнули пустым ведром, промычала корова, которую хозяйка почему-то не выгнала в стадо. Пустынная улица совсем не изменилась. По спине у Акулины пробежали мурашки. Она перекрестилась: 'Господи, помилуй'. И направилась в конец улицы. Вот последний дом. Ещё немного. Она остановилась, осмотрелась. Поросшая травой трухлявая валежина — всё, что осталось от поваленной когда-то старой бёрезы, на которой она, молодая и влюблённая, сидела на вечерних посиделках. Вот тут с деревенскими парнями стоял Тимофей. Она присела на остатки берёзы. Закрыла на минуту глаза. И почувствовала, как сердце наполняется теплом и любовью. Не было в душе не боли ни горя, её Любовь все ещё была с ней.
Вернувшись Акулина застала суетящуюся Наталью:
— Ты нам дом оставляешь, а нам тебя и покормить-то нечем.
— Я счас в Москву за продуктами съезжу. Наташку у вас оставлю. На реку её не пущай. Девка городская. Не дай бог не убережем.
— Ой, какая река? Ты щё? Там давно воробью по колено.
— Наталья, ты окуньков-то помнишь? — Акулина смотрела на подругу своей юности и вспоминала, как уезжала на трудовой фронт, как оставляла на неё мать и этот дом.
— Так дура я, дура. Может и правда я тогда куда тех окуньков задевала? Мне б мово Антипа хоть одним глазком увидать… А только бумажка пришла, что пропал он без вести. Так что пенсии за него детям не дали. Глядишь, была б похоронка, все легшее было бы.
— Мне вот тоже отписали, что Тимоха мой без вести пропал. Да получила я письмо от сослуживца его, что видел он его гибель, примерное место, где могилку искать описывает.
— Энто ты такую даль к свому Тимохе и приехала? — Наталья опустилась на приступок крыльца.
— Надёжу имею — жив он. Ну а коли нет, своими глазами хочу могилку его увидать и поклониться.
— Могил-то тут, сама помнишь, какие бои-то были…
— Ну, щёж. Завтра в Москву — продуктов вам привезу, да пусть моя Наташка у вас побудет, а я уж поищу. Может, найду. А нет, далее ждать буду. Значит, есть надёжа.
— Кулинка, сколь лет-то после войны прошло? Помнишь ли?
— Щё я, по-твоему, дура щёль? Давай-ка, спать. А из утра на автобус. Вот только с кем бы договориться, чтоб к приходу автобуса на подводе подъехал, да меня с сумками забрал.
— А утром и пообещаем Ваньке — соседу, что чекушку Московской привезешь, он и встренит.
Из Москвы Акулина привезла три битком набитых продуктами сетки. Босая и грязная Наташка, уже нагостившаяся досыта, ревмя ревела, требуя ворочаться назад домой. Кое-как уговорив её погостить ещё немного и пообещав, что сходят с ней в Москве в Детский мир, Акулина направилась на деревенское кладбище. Уж какой день тут, а дочь не попроведала.
Старое деревенское кладбище заросло так, что не то, что могильных холмиков, а и крестов не видно из травы. Искала долго. Вначале нашла могилку своей бабушки, Прасковьиной матери, выдрала траву, заранее заготовленной лопатой обровняла могилку. И только потом, по темно-зелёному островку травы среди разросшихся белых соцветий, нашла могилу дочери. Вот, это же Тимофей обложил её тогда дерном, так и растёт трава, рукой отца уложенная.
Акулина приводила в порядок могилку дочери и потихоньку разговаривала, разговаривала… Будто хотела выговориться за все прожитые годы.
А на следующее утро с попутной возницей уехала в сторону той деревни, где по описанию находилось место гибели Тимофея и, значит, его могилка.
Не было Акулины трое суток. Наташка пробовала реветь, сидеть молча на печи, но особого впечатления её рёв ни на кого не произвел. Оставалось только ждать.
Вернулась Акулина уставшая, пыльная и задумчивая.
— Сколь могилок просмотрела. Есть где безымянные, но они под описание, где Тимоху последний раз видели не подходят. Да и документы у него при себе были. С чего бы он безымянным был?
— Мово Антипушки нигде фамилии не встречала?
— Нет, и твово нет. Поклонилась я им. Ежели в какой Тимоха, пусть простит, что не узнала. Не в силах моих. Но к нему и дочери ехала. Кто знает, может в последний раз.
Глава 28
МОСКВА
Билет на обратную дорогу был куплен заранее. Однако из деревни выехали на день раньше, решив заехать в Москву, к родственникам. Письмо, что приедет, Акулина отписала им ещё из Красноярска.
Москва встретила шумом и сливочным мороженым. Наташка доскакала на одной ножке до ближайшей тележки с газировкой.
— Баб, пить хочу, пить хочу…
Акулина достала трёх копеечную монету,
— Мне с двойным сиропом, и стакана два, нет, три…
— Лопнешь, отвечай потом перед твоими родителями…
Наташка выдула все три стакана.
Светило солнце. Чемодан был наполовину легче. Подарки в деревне розданы, а их место заняла трава колган, которой Акулина лечилась от своей страшной болезни. Траву ей в деревне заготовили заранее, когда получили письмо, что она приедет в гости. Поэтому, чтобы не таскать чемодан зря, Акулина достала из него два оставшихся не подаренных пока платка и мужской одеколон с парой носков, это подарки для Московской родни, переложила в сумку, а чемодан сдала в камеру хранения. Решив, что сейчас съездит с Наташкой в Детский мир, а к вечеру поедут к родственникам в Серебряно-Хорошевский бор. Как раз те с
