Иду повернуть голову, поднять подбородок, опустить глаза, нет, взглянуть снизу… вот так, дьявольски, да… опускался на колени, вскакивал, щелкал пальцами, и хлопал в ладоши, и даже проходил по ателье чертом, отбивая чечетку… А еще он учил Иду пользоваться гримом, карандашом для глаз и помадой.
— Сорсьер! — кричал он из-под черной тряпки, глядя на Иду через объектив. — Настоящая сорсьерита! А теперь умоляю — замри! Вот так… о да! Флюхтиге фойер!
Глеб Голутвин гордился тем, что его фотографии увидит сам Сталин, и не сомневался в великом будущем Иды.
А Арно Эркель прославился на весь городок, когда в «Правде» было опубликовано его письмо, в котором он от имени всей советской молодежи требовал расстрелять подлых фашистов Бухарина и Рыкова и выражал готовность отдать жизнь за коммунизм, если прикажет Сталин.
Ида заучивала наизусть «Гамлета» и «Чайку», а Арно сидел в бочке с водой, пока она не превращалась в лед, закаляя тело и душу перед решающим броском в будущее.
Каждую субботу они ходили в кино.
Коля Вдовушкин сменил профессию — теперь он был киномехаником. Он позволял Иде и Арно смотреть фильмы из аппаратной, куда из зала проникали запахи сапожной ваксы, пудры и табака. Арно нравились фильмы «Мы из Кронштадта» и «Великий гражданин», а Иде — «Бесприданница» и «Человек в футляре», и оба могли хоть каждый день смотреть «Чапаева», «Цирк» и «Волгу-Волгу». Кино было для них большой, настоящей жизнью.
Арно ждал приказа, Ида — зова.
В тот день, когда в Чудове стало известно о том, что генералиссимус Франко одержал победу и занял последний оплот республиканцев — город Бургос, Мечтальон вывесил на своем доме черный флаг и впервые в жизни напился. Арно плакал, спрятавшись в подвале. Ему хотелось разнести вдребезги весь этот безмозглый мир, который не способен подняться к безвоздушным высотам коммунизма…
Здесь, в подвале, его и нашла Ида.
— Ну что еще у тебя? — сухо спросил Арно.
— Отец умер, — сказала она. — Надо же, он все-таки умер!
Александр Змойро принадлежал к старинному, но небогатому и незнатному дворянскому роду. Его предки были гонимы и обласканы Иваном Грозным, служили Самозванцу, а потом — князю Пожарскому, отличились при Петре Первом и Елизавете Петровне в войнах со Швецией и Пруссией, а один из них пал смертью храбрых в битве народов под Лейпцигом.
Дед Александра Змойро оставил наследникам одни долги, а овдовевший отец Александра женился на богатой старухе Нелединской и пропадал месяцами в Москве, в компании игроков и фоскушеток, почти не интересуясь сыном.
Мальчик рос дикарь дикарем, читая книги без разбора, а ночи проводил в подвале, где стоял саркофаг с телом Спящей красавицы. Он посвящал ей стихи и мечтал о том дне, когда она проснется и станет его женой.
Диковатая мечтательность и нелюдимость не мешали ему, однако, совершать вылазки в чудовский публичный дом «Тело и дело» и на пароход «Хайдарабад». Поговаривали даже, что он был причастен к смерти капитана Холупьева: якобы они не поделили какую-то женщину.
Старуха Нелединская знала, что мечтатели с легкостью становятся убийцами, и от греха подальше отправила пасынка в Москву, к отцу.
После третьего курса университета, в сентябре 1914 года, Александр Змойро ушел добровольцем на войну и пропал без вести где-то под Лодзью.
Однако летом 1919 года он вдруг возник из небытия, вернувшись в Чудов во главе Первого красногвардейского батальона имени Иисуса Христа Назореянина, Царя Иудейского, который и красные, и белые называли Батальоном прокаженных. Это было полубандитское анархическое формирование, состоявшее из отбросов общества — горбунов, конокрадов, хромых, рыжих, сифилитиков, воров, евреев, гермафродитов, убийц, гомосексуалистов, карликов, студентов, алкоголиков, проституток и дегенератов. Они были вооружены чем попало — винтовками Манлихера, крепостными ружьями Гана-Крнка, пулеметами Льюиса, автоматами Ревелли, пиками, саблями и множеством знамен. У них было очень много знамен, убеленных кровью Агнца.
Батальон прокаженных бросали на самые опасные участки фронта, и всюду он добивался победы, устрашая противника своим презрением к смерти. Подчинялся батальон только приказам своего командира — Александра Змойро, человека молчаливого и безжалостного. В бой он шел верхом на коне, с леопардовой шкурой на плечах и в двурогом шлеме, который когда-то принадлежал Александру Македонскому. А за ним мчались всадники с развевающимися черными и белыми знаменами.
Прокаженные не боялись ни пули, ни сабли, ни черта, ибо сражались они не за коммунизм, не за свободу, а за Царствие Божие, которое силой берется, и враг не выдерживал их безумного натиска и бежал, бросая оружие и амуницию.
В любой миг, однако, батальон мог сняться с фронта и исчезнуть в неизвестном направлении — просто потому, что командиру Змойро вдруг захотелось отдохнуть или полюбоваться закатом где-нибудь в тихом безлюдном месте.
Видимо, только этим и можно объяснить внезапное появление прокаженных в Чудове, который стоял вдали от фронтов Гражданской войны, а жители его так и не были разбужены громами революции.
Косматое босоногое воинство, одетое в какие-то лохмотья, вооруженное до зубов, ворвалось в город по Французскому мосту и тотчас бросилось грабить и насиловать.
Вечером на городской площади были расстреляны двенадцать самых богатых жителей Чудова и хозяйка публичного дома мадам Бель Постель. А Спящую красавицу по приказу командира батальона выволокли на площадь, где ее изнасиловал дегенерат и гнойный сифилитик Дрын Дрыныч. Куда она потом подевалась — никто не знал. После этого было объявлено о свадьбе Александра Змойро и Лошадки, самой красивой девушки из публичного дома «Тело и дело».
После революции публичный дом в Чудове переживал трудные времена. Городок, находившийся вдали от фронтов Гражданской войны, страдал от безвластия и от бандитов, которые шайками бродили по лесам и грабили обывателей. Богатые московские клиенты больше не наезжали в Чудов на «африканскую охоту», и публичный дом впал в ничтожество. Хозяйка заведения мадам Бель Постель попыталась было наладить выездное обслуживание мужчин, живших по богатым окрестным хуторам, но хуторянки устроили засаду в лесу, и африканкам пришлось вернуться домой несолоно хлебавши, ободранными догола, в ссадинах и синяках.
Залечив раны, они разбили огород, завели свиней, коз и кур и словно забыли о своей профессии. С утра до вечера они гнули спины на грядках, лопатили землю и гнали самогон. По вечерам хором пели протяжные песни и рано ложились спать.
Юная красавица Лошадка не любила пропалывать морковь и доить коз. Она любила танцевать и мечтала о другой жизни. Однажды ночью она надела свое лучшее платье, шляпку, сунула в сумочку револьвер и пешком отправилась в Москву, но заплутала в лесу. А утром, невыспавшаяся и с ног до головы мокрая от росы, она вышла на опушку и увидела всадника в леопардовой шкуре на плечах и в двурогом золотом шлеме. Всадник ехал навстречу, окруженный чудовищами и развевающимися знаменами, убеленными кровью Агнца. Он излучал свет, и Лошадка не выдержала — упала на колени и зажмурилась. Всадник спрыгнул с коня, подошел и снял с нее шляпку. Лошадка подняла голову. Мужчина смотрел на нее, сурово сдвинув брови.
Лошадка вдруг протянула руку и потрогала его нос.
— Мягкий нос — мягкий член, — сказала она. — Значит, ты человек жестокий.
Александр Змойро впервые в жизни от души рассмеялся.
— Что ж, — сказал он, — где черт не сладит, туда бабу пошлет.
Лошадку привязали арканом к его седлу, и всю дорогу до Чудова она бежала, бормоча: «Ангел мой, ляг со мной, а ты, сатана, уйди от меня, от окон, от дверей, от кроватки моей…»
Александр Змойро обвенчался с Лошадкой.
Следуя чудовскому обычаю, они трижды обошли по кругу площадь, увязая в рассыпанной повсюду соли, и вступили в храм, где перепуганный священник объявил их мужем и женой во имя Иисуса Христа
