Тут он поднял глаза и увидел, что оба чубчика пришли в несказанное волнение. «Что-то не так?»
«Признайся, — спросил тогда марсианин, — а вы все-таки вкусили, да? Не смогли удержаться? Ведь так?»
«Ну да. Они вкусили, — сердито подтвердил священник. — Посмотрел бы я на вас! Может, и у вас выросло древо познания?»
«Разумеется. И у нас выросло. Миллионы лет назад. Оно и сейчас зеленеет…»
«А вы?.. Я хочу сказать, плодов с дерева вы никогда не пробовали?»
«Никогда, — ответил инопланетянин. — Это запрещено законом».
Дон Пьетро почувствовал себя униженным и глубоко вздохнул. Выходит, эти двое чисты яко ангелы небесные: ни греха за душой, ни малейшего представления о том, что такое ложь, ненависть и злость? Он огляделся, словно ища поддержки, как вдруг заметил висящее в полутьме над кроватью черное распятие.
Он воспрянул духом. «Да, из-за этого дерева мы себя погубили… Зато сын Божий, — громогласно произнес он и почувствовал комок в горле, — сын Божий сделался человеком. И сошел к нам на землю».
Инопланетянин не проявлял ни малейшего участия. Только волоски его подрагивали, точно языки костра.
«На землю, говоришь? И что же вы сделали? Провозгласили его своим царем?.. Если не ошибаюсь, ты говорил, что его распяли… Значит, вы его убили?»
Дон Пьетро отчаянно защищался: «С тех пор прошло почти две тысячи лет! Он ведь ради нас умер, ради нашей вечной жизни!»
Он замолчал, не зная, что еще сказать. В темноте казалось, что чудаковатые хохолки марсиан прямо- таки полыхают, распространяя вокруг себя таинственное свечение. В комнате стало тихо, с улицы доносился стрекот сверчков.
«И все это, — снова поинтересовался марсианин с поистине учительским терпением, — все это для чего-то пригодилось?»
Дон Пьетро не отвечал. Он ограничился скорбным жестом правой руки, словно говоря: что тут скажешь? Да, мы такие, мы грешники, ничтожные слизняки, которым нужно милосердие Божие. Он упал на колени и закрыл лицо руками.
Сколько прошло времени? Часы, минуты? Он очнулся от звука голосов своих гостей. Открыв глаза, он увидел, что те уже стоят на подоконнике, готовые, как говорится, к отлету. Оба чубчика с чарующим изяществом покачивались на фоне ночного неба.
«Человек, — спросил все тот же собеседник, — что ты делаешь?»
«Что я делаю? Молюсь!.. А вы? Вы не молитесь?»
«Молимся, мы? А зачем?»
«Даже Богу никогда не молитесь?»
«Да нет!» — ответило странное существо, и вдруг подвижная, светящаяся корона на его голове вся как-то поблекла и обмякла.
«О, несчастные», — пробормотал дон Пьетро в сторону, еле слышно, как будто находился в палате с тяжелобольными. Он поднялся с колен, и кровь с новой силой заструилась у него в жилах. Еще недавно он чувствовал себя ничтожеством, теперь он был счастлив. «Хе, хе, — усмехался он про себя. — Вам неведом первородный грех и все, что за ним последовало. Вы добропорядочные, разумные, безупречные. Вас не подстерегают искушения. Хотел бы я знать, что чувствуете вы, когда спускаются сумерки! Наверное, тоску, бесцельность и чертовское одиночество». (Пришельцы тем временем залезли обратно в тарелку и закрыли люк. Вскоре послышался стройный гул мотора. Едва ощутимо, словно по волшебству, тарелка оторвалась от крыши и медленно, как воздушный шарик, стала подниматься. Потом вдруг закружилась и с невообразимой скоростью взмыла ввысь, в сторону созвездия Близнецов.) «Ах, — бормотал священник. — Конечно же, Богу угоднее мы! Уж лучше иметь дело с алчными, подлыми и лживыми свиньями вроде нас, чем с высшими существами, которые ни разу даже к нему не обратились. Что ему от таких людей? Да и в чем смысл жизни, если в ней нет боли, слез и угрызения совести?»
На радостях он схватил ружье, прицелился в тарелку, которая стала уже еле различимым пятнышком посреди небосвода, и пальнул. В ответ с окрестных холмов раздался протяжный вой собак.
37
ДОРОГА
Открытие новой дороги загодя было назначено на 20 июня 1845 года. Дорога была длинная, восемьдесят километров, и соединяла столицу с Сан-Пьеро, большим городом где-то на краю страны, в безлюдных ландах. Прокладывать дорогу начали еще при старом правителе. Новый был избран всего два месяца назад и ходом работ не особо интересовался. Отговорившись дурным самочувствием, на церемонию открытия он послал вместо себя министра внутренних дел графа Карло Мортимера.
По правде говоря, дорожные работы были еще не закончены, и последние двадцать километров пути в сторону Сан-Пьеро наскоро умостили булыжником. Но главный подрядчик уверял, что повозки там пройдут без труда, и представители власти тронулись в путь. Да и как можно откладывать долгожданную церемонию? Население Сан-Пьеро сгорало от нетерпения. Еще в начале июня они послали в столицу дюжину почтовых голубей с заверениями в своей преданности правительству и сообщениями, что готовят грандиозный праздник.
Правительственный кортеж выехал из столицы 19 июня. Он состоял из отряда конных гвардейцев и четырех экипажей.
В первом находились сам граф Карло Мортимер, его личный секретарь Васко Детуи, инспектор градостроительства и дорог Винченцо Лагози (отец того самого Лагози, который падет смертью храбрых в сражении при Рианте) и подрядчик Франко Маццорли.
Во втором экипаже ехали генерал Антес-Лекуоц с супругой, дамой загадочной и мужественной, и еще два чиновника.
В третьем — главный церемониймейстер с супругой, молоденький секретарь, а также доктор Джероламо Аттези, хирург.
В четвертом экипаже поместили прислугу и запасы провизии, так как вдоль новой дороги перекусить было негде.
Начало путешествия прошло благополучно; переночевали в местечке под названием Пассо-Терне. На следующий день оставалось проделать километров тридцать, но дорога, как и предупреждали, была на этом участке не доделана, кареты двигались медленно, с трудом преодолевая бугры и ухабы.
Из Пассо-Терне выехали в шесть утра, пока воздух сохранял свежесть и прохладу. Настроение у всех было бодрое, несмотря на невеселый пейзаж: кругом раскинулась выжженная солнцем равнина, на которой возвышались странной формы красные холмы метров двадцать высотой. Деревья попадались редко, дома еще реже. Время от времени встречались убогие бараки, в которых ютились рабочие.
В течение часа лошади все же шли рысью, потом дорога стала совсем узкой и малопригодной для езды. Зато процессию ожидала толпа рабочих; они соорудили из жердей незамысловатую триумфальную арку и украсили ее зелеными ветками и красными лоскутками.
Лошади перешли на шаг. Повозки трясло и бросало из стороны в сторону, они немилосердно скрипели, несмотря на крепкие рессоры. Стояла удушающая жара, бездвижный воздух был насыщен испарениями. Пейзаж становился все более мрачным, до самого горизонта расстилалась сухая, выжженная земля, почти лишенная растительности.
Путешественников неодолимо клонило в сон, беседа то и дело замирала. Один только граф Мортимер заметно тревожился, поглядывая вперед на дорогу, которая на глазах становилась непроходимой.
Неожиданно третий экипаж завалился на бок и встал: колесо попало в рытвину, а после напрасных
