Очутившись на даче в тиши Лосиного острова, Капитолина Нестеровна свела счеты с жизнью. Одной морозной зимней ночью она повесилась наверху, у себя в светелке.
Наступил 1924-й год. Фатальное десятилетие, родив Первую мировую, отгромыхало Гражданской войной и закончилось смертью Ленина.
В последних числах января Николай Былинкин шел вечером по центру Москвы. Стояли лютые крещенские морозы. Люди длинной чередой медленно и упорно тянулись по улицам, чтобы взглянуть на ставшего вдруг зримым вождя. По пути разжигались костры, вокруг которых судорожно дергались темные фигуры, хлопая себя замерзшими руками. «Ритуальные танцы идолопоклонников возле языческих огнищ», — подумалось Николаю.
Позже словно бы не мертвого, а заледеневшего в студеную ночь кумира не похоронят, а положат под стеклянный колпак, чтобы и впредь водить вокруг него хороводы.
За две недели до этого вселенского события, в ночь под старое Рождество, на даче Былинкиных собрались немногочисленные гости. Приехала и вернувшаяся из Крыма Наташа Потоловская с братом Левой и со своей подругой.
Наташа, младшая дочь погибшего в Ялте Александра Платоновича, превратилась в миловидную двадцатилетнюю девицу с шапкой кудрявых волос. Она охотно откликалась робкими смешками на вновь вспыхнувшее внимание Николая Былинкина. Он не только не забыл свою юную пассию, но, впервые увидев ее после пятилетней разлуки, понял, что влюблен не на шутку. В этот сочельник Николай Герасимович превзошел самого себя: блистал остроумием, преподносил Наташе поэтические экспромты, играл для нее на фортепиано свой любимый вальс из балета «Коппелия» и был преисполнен самых радужных надежд.
Николаю Былинкину не дано было знать, что Наталья Потоловская отвергнет его руку и сердце и выйдет замуж за Васеньку, за разумного и надежного, немного брюзгливого экономиста Василия Семеновича Прусова. А он, Николай Герасимович, так никогда и не женится и возненавидит весь женский род. В конечном счете за вспыхнувший уголовно наказуемый интерес к мужскому полу он будет в тридцатые годы выслан из Москвы, распрощается с успешной карьерой изобретателя и автомобилестроителя и умрет в полном одиночестве.
Старший брат, Александр Герасимович Былинкин, приехавший на этот праздник Рождества со своей второй женой, Александрой, был счастлив и оживлен, озорничал, как мальчишка, съезжая сверху вниз верхом по перилам деревянной лестницы, и сыпал язвительными анекдотами из новой жизни.
Ему не дано было знать, что в недалеком 1937 году за так называемый политический анекдот на него донесет в НКВД его сосед по коммуналке и всегдашний партнер по преферансу симпатичный Димочка Розанов. И он, Александр Герасимович Былинкин, главный архитектор-строитель Микояновского мясокомбината, будет арестован и умрет в тюрьме от сердечного приступа. Вскоре скончается и его жена Александра Александровна, оставив круглыми сиротами двух девочек — Алю и Лялю.
Младший Былинкин, двадцатидевятилетний Иван, встречал Рождество 1924 года в минорном, даже можно сказать горестном, расположении духа. На дачу не приехала и, видимо, совсем его бросила Лидия Бехтерева, в которую он, кажется, был влюблен. Молодой Иван Герасимович уединился в темной комнате и ни за что на свете не желал выходить из своего убежища к общему столу.
Большая столовая комната с дверью на террасу в ту пору еще не была разделена фанерой на клетушки, где в последующие годы будут жить работницы с калошной фабрики «Богатырь». Посредине стоял стол со скромными, но вполне приличными блюдами, ибо начинался НЭП. Горели свечи, трещали дрова в голландской печке, пахло елкой. Все, оживленно переговариваясь, рассаживались за столом.
Иван лежал в полной темноте на диване и плакал. Хотя, в общем, плакать было еще рано. Судьба к нему, как и к братьям, в ту пору пока еще благоволила. Он, инженер-химик, успешно работал в «Фармцентре» и был главным ассистентом у именитого профессора Чичибабина. Научная деятельность в любимой области сулила перспективное будущее.
Ему не дано было знать, что все его планы вскоре перечеркнет катастрофа. В лаборатории профессора Чичибабина разыграется жуткая трагедия. На глазах отца в чан с серной кислотой случайно попадет его помощница-дочь… Профессор Чичибабин, один из первых лауреатов учрежденной в 1925 году Ленинской премии, поедет в командировку в Голландию и назад не вернется. От «невозвращенца» и потому «врага советской власти» на родине не должно было остаться ни духа, ни воспоминаний. Лаборатория будет закрыта, имя ученого предастся анафеме, а главному ассистенту, запятнавшему себя работой с «антисоветским элементом», будет предложено уехать подальше от Москвы. Понятно, не на Запад, а на Восток. В Туркестан. В Сырдарьинскую губернию.
Так Иван Герасимович Былинкин окажется в городе Чимкенте на местном химическом заводе, чтобы там с пользой для Родины применить свой исследовательский талант и наладить промышленное производство ценного препарата сантонина из тамошней степной полыни. Этот препарат советское государство продавало за золото в Германию, где сантонином выводили гельминтов у свиней, а обеззараженную свинину с успехом экспортировали обратно в СССР.
Молодой химик в изгнании станет не только содействовать решению продовольственной проблемы страны. Он сможет превратить опийный мак в спасительные лекарства. Точнее, получить из красного мака туркестанских степей обезболивающие наркотические средства. И младшему Былинкину советский Комитет по изобретениям выдаст «Патент на изобретение способа выделения из опия медицинского кофеина и морфина». Все эти события еще впереди.
… А пока, в ночь под Рождество 1924 года, хозяева и гости в доме на Лосином острове готовились поднять бокалы и произнести какой-нибудь приятный тост. Вдруг кто-то сказал: «Где же Иван? Надо вытащить его к нам!» Дело предстояло нелегкое. Все взоры обратились на впервые приехавшую сюда с Наташей Потоловской красивую кареглазую девушку с каштановой косой на затылке. «Лидочка, ну-ка, попробуйте!»
Дверь в темную комнату распахнулась. Лежавший ничком на диване Иван краем глаза увидел в светлом дверном проеме стройную девичью фигуру и услышал мягкий звучный голос с легким украинским акцентом: «Иван Герасимович, что же это вы! Идите к нам!» Он помолчал, медленно сел, протер ладонями глаза, будто спросонья, — и встал…
Так познакомились Лидия Александровна Березовская и Иван Герасимович Былинкин, мои будущие родители.
Это можно считать моей первой удачей, случившейся, правда, помимо моей воли.
Глава 2. Страсти по детству
Долгие теплые лета
Скоро, очень скоро мне предстояло родиться на свет. Но этого могло и не произойти…
Паровоз медленно тащил вагоны по Туркестано-Сибирской железной дороге. Среднеазиатский пейзаж понемногу уступал место заснеженным северным лесам. Стоял декабрь, последний месяц 1925 года. В одном из купе ехала молодая пара.
Мои родители возвращались из Туркестана домой, вернее, в никуда. Своего дома в Москве у них не было. Комнату, купленную на Долгоруковской улице (с 1930 г. — Каляевской) успели во время их отсутствия занять и плотно заселить. Возможно, именно поэтому отец хотел, чтобы я родилась в Чимкенте, а сам он встретил бы нас с мамой в каком-нибудь московском жилище. Но мама не захотела остаться, у нее были на то серьезные основания.
Отец всю дорогу до Москвы ходил туда-сюда по вагону и нервно дымил папиросой. Мама спокойно сидела в купе, попивала кипяток и смотрела в окно.
В ее положении, точнее, в ее очень опасном положении, не оставалось ничего другого, как, утвердившись в своем решении, уповать на судьбу. Самый конец беременности преподнес ей сюрприз. Ни с того ни с сего началось кровотечение. Лекари в чимкентской больничке определили: внематочная беременность, нужна срочная операция. Меня хотели выкинуть ко всем чертям.
Отец настаивал на том, чтобы молодая жена осталась в местной лечебнице, ибо сам он должен был
