что он ведет собственную войну. Аид сидит в своем царстве и выжидает, а Деметра с Персефоной находятся при нем и пикнуть не могут. Все оставшиеся наши силы должны быть брошены против гигантской бури. Мы не можем разбрасываться силами или ждать, когда Тифон доберется до Нью-Йорка. Мы должны сражаться с ним сейчас. И дела у нас идут успешно.
— Успешно? — проговорил я. — Да он почти уничтожил Сент-Луис!
— Да, — согласился Гермес. — Но он уничтожил только половину Кентукки. Теперь он замедляется. Теряет силы.
Я не стал с ним спорить, но мне казалось, что Гермес пытается уговорить сам себя. В углу печально замычал Офиотавр.
— Гермес, послушай, — сказала Аннабет. — Ты говорил, что сюда хотела отправиться моя мать. Она тебе для нас ничего не передавала?
— Передавала?.. — пробормотал он. — А мне когда-то говорили: «Соглашайся — классная должность. Работенка не бей лежачего. И уйма обожателей». И вот, пожалуйста… никого не интересует, что могу сказать я. Все время речь идет о посланиях других.
«Грызуны, — задумчиво произнес Джордж. — Я участвую в этом ради грызунов».
«Ш-ш-ш, — попыталась урезонить его Марта. — Нас интересует, что может сказать Гермес, правда, Джордж?»
«Безусловно. Ну, мы теперь уже можем вернуться на поле битвы? Я хочу снова поработать в лазерном режиме. Это так забавно».
— А ну-ка помолчите, вы оба, — проворчал Гермес.
Бог посмотрел на Аннабет, которая состроила посланнику богов большие умоляющие серые глаза.
— Да, — вздохнул Гермес, — твоя мать просила предупредить тебя, что вы тут сами по себе. Вы должны удерживать Манхэттен без помощи богов. Будто я этого и без нее не знал! Тоже мне — богиня мудрости. За что ей только деньги платят — ума не приложу.
— Что-нибудь еще?
— Она сказала, что вы должны задействовать двадцать третий план. Вроде ты знаешь, о чем речь.
Аннабет побледнела. Она явно знала, о чем речь, и ей это не понравилось.
— Продолжай.
— И последнее. — Гермес посмотрел на меня. — Она просила передать Перси: «Помни о реках». И еще… гм… что-то о том, чтобы ты держался подальше от ее дочери.
Я не знаю, кто покраснел сильнее — Аннабет или я.
— Спасибо, Гермес, — поблагодарила Аннабет. — А я… я хотела сказать… мне жаль, что с Лукой все так получилось.
Выражение лица бога посуровело, словно он превратился в мрамор.
— Не нужно было тебе поднимать эту тему.
— Извини. — Аннабет занервничала и сделала шаг назад.
— Что толку от твоих извинений?!
Джордж и Марта обвились вокруг жезла, который начал мерцать и превратился в нечто подозрительно напоминающее электрошокер для домашнего скота.
— Ты должна была спасать его, когда у тебя была такая возможность, — заворчал Гермес, глядя на Аннабет. — Только ты и могла это сделать.
Я попытался вмешаться.
— О чем это вы говорите? Аннабет не…
— Не защищай ее, Джексон! — Гермес направил электрошокер на меня. — Она прекрасно знает, о чем я говорю.
— Может, тебе стоит винить себя самого?! — Лучше бы мне было держать рот на замке, но единственное, что мне пришло в голову, — надо отвлечь его от Аннабет. Пока что он не выказывал своего недовольства мне, только Аннабет. — Может быть, все было бы иначе, если бы ты не бросил Луку и его мать!
Гермес поднял свой электрошокер и начал расти, пока наконец не достиг в высоту метров трех.
Я подумал: «Ну, вот и все». Но когда он собирался нанести удар, Джордж и Марта приблизились к уху бога и что-то прошептали.
Гермес заскрежетал зубами. Он опустил электрошокер, и тот снова превратился в жезл.
— Перси Джексон, — провозгласил он, — я должен пощадить тебя, потому что ты принял проклятие Ахилла. Теперь ты в руках мойр.[9] Но не смей больше говорить со мной в таком тоне. Ты и понятия не имеешь, что я принес в жертву, чтобы…
Голос его осекся, он уменьшился до человеческих размеров.
— Мой сын, самая большая моя гордость… моя бедная Мей…
Голос его звучал так сокрушенно — я даже не знал, что ему сказать. Только что он был готов нас уничтожить, а теперь вызывал жалость.
— Послушай, господин Гермес, я приношу свои извинения, но я должен знать. Что случилось с Мей? Она говорила что-то о судьбе Луки, и ее глаза…
Гермес гневно посмотрел на меня, и я остановился на полуфразе. Выражение его лица, однако, было не рассерженным — я увидел боль, глубокую, невыразимую боль.
— Теперь я вас покину, — сурово изрек он. — Идет война — и я должен вернуться в строй.
Его фигура окуталась сиянием. Я отвернулся и заставил Аннабет сделать то же самое, потому что она стояла ошеломленная, не в силах сдвинуться с места.
«Удачи тебе, Перси», — прошипела змея Марта.
Гермес засветился как сверхновая — и через мгновение исчез.
Аннабет села у подножия трона своей матери и заплакала. Я хотел утешить ее, вот только не знал как.
— Аннабет, это не твоя вина. Я никогда не видел, чтобы Гермес вел себя так. Я думаю, хотя и не уверен, что он, наверно, чувствует себя виноватым из-за Луки. И ищет, на кого бы спихнуть вину. Не знаю, чего это он напустился на тебя. Ты ничем не заслужила такого отношения.
Аннабет вытерла слезы. Она смотрела на очаг, словно это был ее собственный погребальный костер.
Я стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Ведь не заслужила же?
Она не ответила.
К руке у нее был пристегнут нож небесной бронзы — тот самый, что я видел в видении Гестии. Я ведь только теперь узнал, что это был подарок Луки. Я не раз у нее спрашивал, почему она предпочитает сражаться ножом, а не мечом, а она так толком и не ответила. Теперь я знал почему.
— Перси, — спросила она, — что ты имел в виду, когда говорил о матери Луки? Ты что, видел ее?
Я неохотно кивнул.
— Мы с Нико заглядывали к ней. Она была… немного не в себе.
Я описал Мей Кастеллан, рассказал о ее таинственном преображении, о том, что случилось с ее глазами, когда они начали светиться и она заговорила о судьбе своего сына.
Аннабет нахмурилась.
— Ерунда какая-то. Но зачем вы ходили к… — Глаза ее расширились. — Гермес сказал, что на тебе проклятие Ахилла. И Гестия о том же говорила. Неужели ты… окунался в Стикс?
— Не перескакивай с одной темы на другую.
— Перси, да или нет?
— Гм… ну, может быть… немного.
Я рассказал ей историю об Аиде и Нико, о том, как я сражался с армией мертвецов. Я опустил то место, в котором она вытаскивала меня из реки. Мне эта часть так до сих пор и не была ясна, и я смущался, думая про этот эпизод.
