интересной с одной сережкой.
Мать ее матери была единственным предком, который интересовал Скарлетт, и ее очень раздражало, что никто не рассказывал о ее бабушке. Была замужем трижды. Это все, что она узнала от своей матери, и никаких подробностей. Мамушка все время прерывала рассказы на самых интересных местах. Из-за бабушки происходили дуэли, а мода ее дней была скандальна, женщины намеренно увлажняли свои тонкие муслиновые платья, чтобы они прилипали к их ногам. И остальное тоже, судя по портрету.
Скарлетт посмотрела через плечо на портрет, когда выходила из комнаты. Интересно, какая она была на самом деле?
Общая комната носила на себе признаки бедности и постоянного пребывания детей. Скарлетт с трудом узнала обтянутый вельветом диван, где она мило усаживалась, когда появлялся очередной щеголь. Все было переставлено. Они признавала за Сьюлин право переделывать в доме все по своему вкусу, но это все же терзало ее. Это была не настоящая Тара.
Переходя из комнаты в комнату, она становилась все более унылой. Ничего не осталось по-прежнему. Каждый раз, приезжая домой, она находила все новые перемены и все большее одряхление. О, почему Уилл был таким упрямым?! Вся мебель нуждалась в новых чехлах, шторы превратились в тряпки, и можно было увидеть пол сквозь ковры. Она бы достала новые вещи для Тары, если бы Уилл разрешил ей. Тогда бы у нее не щемило сердце при виде так безжалостно истрепанных родных вещей.
«Она должна бы быть моею! Я бы лучше управилась здесь. Па всегда говорил, что оставит Тару мне. Но он не оставил завещания. В этом он весь, он никогда не думал о завтрашнем дне». Скарлетт бранилась, но не могла понастоящему сердиться на своего отца. Никто никогда не держал злобы на Джералда О'Хара: он был, как маленький непослушный ребенок, даже когда ему было шестьдесят.
«На кого я еще сержусь, так это на Кэррин. Маленькая сестричка не права, сделала то, что сделала, и я никогда не прощу ее, никогда. Она была упряма, как мул, когда решила пойти в монастырь, и я согласилась. Но она ни разу не сказала мне, что собирается третью часть Тары отдать в Качестве вступительного взноса в монастырь.
Она должна была сказать мне! Как-нибудь я бы нашла деньги. Тогда бы я обладала двумя из трех частей владения. Это, конечно, не полное владение, как должно было бы быть, но хотя бы четкий контроль. Тогда бы у меня было право голоса. А вместо этого я должна прикусывать язык и наблюдать, как все скатывается вниз, и позволять Сьюлин быть королевой. Это нечестно. Это я спасла Тару от янки и саквояжников. Она моя, неважно, что гласит закон, и она будет когда-нибудь принадлежать Уэйду, я прослежу за этим, чего бы это ни стоило».
Она положила голову на старую софу, покрытую потрескавшейся кожей, в маленькой комнате, из которой Эллин О'Хара тихо управляла плантацией. Здесь, казалось, сохранился застоявшийся запах маминой лимонно-вербеновой туалетной воды. Это и есть спокойствие, за которым она приехала. И несмотря на изменения и запущенность. Тара все еще была Тарой, все еще ее домом. И сердце ее было здесь, в комнате Эллин О'Хара.
Стук двери нарушил тишину.
Скарлетт услышала Эллу и Сюсси, идущих по коридору и болтающих о чем-то. Ей надо выбраться отсюда, она не выдержит шума и Конфликтов. Она поспешила на улицу. Ей все равно хотелось осмотреть поля. Они все были в рубцах пашни, плодородные и красные, как всегда.
Она быстро пересекла поросшую сорняком лужайку и прошла мимо хлева. Она никогда не справится с отвращением к коровам, даже если доживет до ста лет. Противные рогатые создания. На краю первого поля она облокотилась на ограду и вдохнула насыщенный аммиачный запах свежевспаханной земли.
«Уилл, безусловно, хороший фермер. Чтобы я ни делала, мы бы никогда не справились, если бы он не остановился здесь по дороге во Флориду и не решил остаться здесь. Он влюбился в эту землю, как другие мужчины влюбляются в женщин. А он даже не ирландец! Пока Уилл не появился, я все время думала, что только провинциальный ирландец, вроде Па, может так работать на земле».
На дальней стороне поля Скарлетт увидела Уэйда, помогающего Уиллу и Большому Сэму поправить покосившийся участок ограды. «Это полезные уроки для него, – подумала она. – Это его наследство». Она понаблюдала несколько минут за работающими. «Пора возвращаться в дом, – решила она. – Я забыла выписать чек для Сьюлин».
В подписи на чеке был весь характер Скарлетт. Четкая и неприукрашенная, без пятен и волнистых линий, как у начинающих писателей, она была деловая и прямая. Она посмотрела мгновение, прежде чем промокнуть ее, затем взглянула еще раз.
«Скарлетт О'Хара Батлер».
Когда она писала личные записки или приглашения, то следовала моде и добавляла сложные завитки к заглавным буквам, заканчивая послания замысловатыми вензелями под своим именем. Она сделала то же самое сейчас на обрывке оберточной бумаги. Затем взглянула еще раз на только что выписанный ею чек. На нем стояла дата. Ей пришлось спросить об этом Сьюлин, и она была шокирована ответом – 11 октября 1873 года. Более трех недель со дня смерти Мелли. Она пробыла в Таре уже двадцать четыре дня, ухаживая за Мамушкой.
Дата имела и другое значение. Бонни умерла более шести месяцев назад. Скарлетт может оставить глубокий траур, она может принимать приглашения, созывать к себе гостей. Она может вернуться в свет.
«Я хочу домой в Атланту. Мне нужно веселье. У меня было слишком много горя, слишком много смертей. Мне нужна жизнь».
Она сложила чек для Сьюлин.
«Я скучаю по магазину. Счетовые книги скорее всего в страшном беспорядке. И Ретт будет приезжать в Атланту, „чтобы не было сплетен“. Я должна быть там».
Единственным доносившимся до нее звуком был стук часов за закрытой дверью. Тишина, которой она так долго хотела, внезапно стала сводить ее с ума. Она резко вскочила на ноги.
«Я отдам чек Сьюлин после обеда, как только Уилл уйдет снова в поле.
Затем вечером упакуюсь и уеду завтра утром с утренним поездом.
Домой в Атланту. Тара уже больше не дом для меня, как бы я ни любила ее. Пора уезжать».
