– Сейчас?
– Да, – ответила Кристофина. – Смотри мне прямо в глаза.
Когда я встала с камня, у меня кружилась голова. Кристофина ушла в дом, но вскоре вернулась с чашкой кофе.
– Там добрая толика рома, – сказала она. – У тебя лицо, как у покойницы, и красные глаза. Успокойся. Вон идет мой сын Джо-Джо. Если он увидит тебя такой, то расскажет всем-всем. Это не парень, а дырявая корзина.
Допив кофе, я вдруг рассмеялась.
– Господи, я печалилась из-за пустяков! – воскликнула я.
Джо-Джо шел с корзинкой на голове, легко переставляя свои сильные коричневые ноги. Увидев меня, он удивился и заинтересовался, но вежливо осведомился на патуа, хорошо ли я себя чувствую и в добром ли здравии хозяин.
– Да, Джо-Джо. Спасибо, мы оба в порядке.
Кристофина помогла ему снять корзинку, потом вынесла бутылку белого рома и налила половину стаканчика. Он быстро осушил его, после чего Кристофина, как это принято у здешних жителей, налила ему воды, и он запил ром.
Кристофина сказала сыну по-английски:
– Хозяйка уже уезжает. Ее конь пасется у ручья. Приготовь его.
Я прошла за Кристофиной в дом. В первой комнате были стол, две лавки и два сломанных стула. Спальня была темной и просторной. Я увидела там лоскутное одеяло, пальмовый лист и молитву о легкой смерти, но, заметив в углу горку куриных перьев, больше не стала оглядываться.
– Уже испугалась? – спросила меня Кристофина. Увидев выражение ее лица, я вынула из кармана кошелек и бросила на кровать.
– Денег мне не нужно. Я занимаюсь этой чушью не из-за денег, а просто потому, что ты меня об этом попросила.
– Разве это чушь? – прошептала я, на что Кристофина рассмеялась, только не так громко, как в первый раз.
– Если веке говорит, что это чушь, значит, так оно и есть, – отозвалась Кристофина. – Веке умен, как дьявол. Умнее, чем Господь. Ну, слушай меня, и я расскажу тебе, что ты должна сделать.
Когда мы снова вышли из дома, Джо-Джо стоял у камня и держал под уздцы Престона. Я встала на камень, потом села в седло.
– До свидания, Кристофина, до свидания, Джо-Джо!
– До свидания, хозяйка.
– Ты приедешь навестить меня, Кристофина?
– Да, обязательно.
Немного отъехав, я обернулась. Кристофина стояла на дороге и что-то говорила Джо-Джо, а тот слушал с выражением любопытства на лице. Где-то рядом прокукарекал петух, и я подумала: «Это знак предательства, только кто кого предал?» Она не хотела этого делать, но я заставила ее с помощью своих противных денег. Что мы знаем про предателей, откуда нам понять, почему Иуда предал Иисуса? Я помню то утро все до мельчайших подробностей. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу темно-синее небо, манговые листья, розовые и красные цветы гибискуса, желтый головной платок Кристофины, завязанный так, как это делают женщины на Мартинике, – с узелками впереди. Все это застыло, как рисунок на витраже. Двигались только облака на небе. То, что дала мне Кристофина, предварительно завернув в зеленый лист, приятно холодило мне кожу.
– Хозяйка поехала с визитом, – сообщил мне Батист, когда принес утренний кофе. – Вернется вечером или завтра. Она решила ехать внезапно.
Днем Амелия принесла мне второе письмо.
«Почему вы мне не ответили? – читал я. – Вы мне не верите? Тогда спросите кого-то еще. Об этом знают все в Спэниш-Тауне. Почему, по-вашему, они привезли вас сюда? Неужели вы хотите, чтобы я сам явился к вам в дом и при всех обо всем рассказал? Или вы приедете ко мне или я сам…»
Тут я прервал чтение. В комнату вошла Хильда, и я спросил ее, где Амелия.
– Здесь, хозяин.
– Скажи ей, что я хочу с ней поговорить.
– Да, хозяин.
Хильда прикрыла рот ладошкой, чтобы удержаться от привычного хихиканья, но ее глаза – такие темные, что невозможно отличить зрачки от радужки, – были тревожны и печальны.
Я сидел на веранде, спиной к морю, и мне показалось, что так было всегда. Я не мог представить себе другой погоды, другого неба. Очертания гор были знакомы мне, как и два коричневых кувшина на столе, в которых стояли белые, сладко пахнущие цветы. Я знал, что на Амелии будет все то же белое платье. Она была бело-коричневая, с кудряшками, наполовину прикрытыми красным головным платком, с босыми ногами. Мне казалось, что вокруг всегда будут эти горы, это небо, эти цветы и эта девочка, и в глубине души у меня теплилась надежда, что, возможно, все это кошмарный сон.
Амелия прислонилась к столбу веранды с равнодушной грацией, всем своим видом выражая необходимую почтительность, и ждала, что я еще скажу.
– Письмо было передано тебе в руки? – спросил я.
– Нет, хозяин, мне его дала Хильда.
