– А тот, кто его написал, твой знакомый?
– Нет, – сказала Амелия.
– Но он тебя знает? По крайней мере в письме он это утверждает.
– Да, я знаю Дэниэла.
– Отлично. Тогда передай ему, что его письма только раздражают меня и что в его интересах перестать их писать. Если он принесет еще одно письмо, верни его ему. Тебе все понятно?
– Да, хозяин, понятно.
По-прежнему стоя прислонившись к столбу, она улыбнулась, и я понял, что сейчас эта улыбка перерастет в смех. Чтобы помешать этому, я снова заговорил:
– Зачем он пишет мне?
Как ни в чем не бывало, Амелия спросила невинным тоном:
– Разве он не объяснил? Написал два письма и так ничего не объяснил? Если вы не знаете, то я и подавно.
– Но его-то ты знаешь? Его фамилия Косвей?
– Одни люди говорят «да», другие люди говорят «нет». Но сам он так себя называет.
Помолчав, она добавила, что Дэниэл – человек не простой. Все время читает Библию и живет, как живут белые. Я попытался понять, что она имеет в виду, и Амелия пояснила, что у него дом точь-в-точь, как у белых, где одна комната только для того, чтобы там сидеть. Еще она сказала, что на стене этой комнаты висят два портрета. Его отец и мать.
– Они белые?
– Нет, цветные.
– Но он утверждал в первом письме, что его отец – белый.
На это Амелия только пожала плечами.
– Все это случилось слишком давно, я не помню. – В ее голосе зазвучали презрительные нотки. – Я передам ему ваши слова, хозяин, – пообещала она, а потом добавила: – А почему бы вам не навестить его? Так будет лучше. Дэниэл – плохой человек, и если заявится сюда, то ничего хорошего из этого не выйдет. Одни только неприятности. Говорят, однажды он был проповедником на Барбадосе. Он и говорит как проповедник. И еще на Ямайке у него живет брат. Мистер Александр. Очень состоятельный человек. У него три винных магазина и две мануфактурные лавки. – Она бросила на меня взгляд, острый как нож. – Я слышала даже, что люди говорили: когда-нибудь его сын Санди и мисс Антуанетта поженятся, но все это, конечно, ерунда. Мисс Антуанетта – белая, и у нее много денег. Она ни за что не вышла бы за цветного, даже если он и не выглядит, как цветной. Спросите сами мисс Антуанетту, она скажет…
Как и Хильда, она прикрыла рот ладонью, словно не имея сил сдержать хихиканье, и удалилась. Но затем обернулась и тихо сказала:
– Мне вас жаль.
– Что ты сказала?
– Ничего, хозяин.
Красная скатерть с бахромой на большом деревянном столе, казалось, только прибавляла комнате духоты. Единственное окно было закрыто.
– Я поставил вам стул поближе к двери, – говорил Дэниэл. – Потому как из-под нее дует ветерок.
Но никакого ветерка не было и в помине. Дом стоял низко, почти на уровне моря.
– Когда я увидел, что это вы, я выпил рому, а потом запил водой, чтобы немножко охладиться, но вода меня не охладила, она превратилась в слезы и вырвалась из меня вместе с рыданиями. Почему вы не ответили на мое первое письмо? – Он продолжал говорить, уставясь на текст в рамке на белой грязной стене: «Мне отмщение, и аз воздам». – Ты слишком медлишь, Господи, – сказал он, обращаясь к тексту. – Я хочу немного поторопить тебя. – Затем он вытер рукавом свое худое желтое лицо и высморкался в угол скатерти.
Они зовут меня Дэниэлом, – сообщил он, – но мое настоящее имя Исав. Все время я получал пинки и оскорбления от этого дьявола, моего отца. Мой отец – старый Косвей, и в его честь в церкви Спэниш-Тауна вывешена на всеобщее обозрение мраморная доска. На ней герб, девиз по латыни и надпись черными буквами. В жизни не читал такой чудовищной неправды. Надеюсь, что на шею ему повесят жернов, который увлечет его в преисподнюю. «Набожный, – пишут они. – Любимый всеми». И ни слова о людях, которых он покупал и продавал, как скотину! «Милосердный к слабым». Какое уж тут милосердие! У этого человека не сердце, а камень. Ну да, когда ему надоедала какая-то женщина, а это случалось быстро, как, например, с моей матерью, он отпускал ее на свободу, давал хижину и клочок земли – кто-то называл это «садом»! Но он делал это не из милосердия, а из дьявольской гордыни! Я в жизни не встречал человека более высокомерного и надменного. У него был такой вид, словно ему принадлежал весь мир. Он будто бы говорил: «Плевать мне на все!» Но ничего… Эта доска и сейчас стоит у меня перед глазами, потому что я часто бывал там и смотрел на нее. Я выучил наизусть всю ту ложь, какую они там написали, и ведь никто не встал и не спросил: почему вы допускаете неправду в храме? Я говорю вам это, чтобы вы знали, какие люди вас окружают. Сердце помнит свои обиды, но удержать их постоянно под замком очень тяжело. Помню отчетливо, как будто это случилось вчера. День, когда он взял и проклял меня. Мне было тогда шестнадцать лет, и я был несчастен. Я вышел из дома спозаранку и пошел в Кулибри. На дорогу у меня ушло пять-шесть часов. Принять меня он принял. Но встретил холодно и сообщил, что я вечно тяну из него деньги. Конечно, время от времени я просил у него деньги – например, на ботинки, чтобы не ходить босиком, как негр. Я ведь не негр. Он смотрел на меня как на полное ничтожество, и тут я не выдержал. «У меня тоже есть права!» – сказал я ему, но он только расхохотался. Отсмеявшись, он сказал: «Эй ты, как там тебя зовут? Всех вас не упомнишь». В то утро, в ярком свете он казался особенно старым. «Вы сами назвали меня Дэниэлом, – сказал я. – Я свободный человек, а не невольник, не то что моя мать».
«Твоя мать была редкой лгуньей, – сказал он, – но Господь успокоил ее душу, и хватит об этом. Заруби у себя на носу: я не дурак. Если в тебе есть хоть капля моей крови, частичка моей плоти, я съем собственную
