Велита, прижался к горе на западной стороне долины Реатине.
Франциск решил там провести праздник Рождества и попросил графа построить в одной из пещер изображение тех яслей, в которых родился Господь.
Мысль эта не была для него новой, ему внушила ее мать, рассказывавшая Франциску о его рождении.
Новость распространилась, и в Греччо отовсюду стали сходиться братья. Ожиданием были охвачены и жители окрестных и дальних селений.
Наконец наступила благословенная ночь. Лес и долину осветило множество факелов. Как будто внезапные зарницы рассеяли ночной мрак. И раздался гром.
Но это зазвучало пение поднимавшейся к скиту толпы. «Окрестности откликались ликованием».
В полночь отслужили мессу, Франциск был за диакона.
После чтения Евангелия он взял слово. Автор жизнеописания рассказывает: «И часто, желая произнести имя Иисуса, он, воспылав чрезвычайной любовью, именовал Его “Вифлеемский младенец”, растягивая слово Вифлеем так, что звук казался похожим на овечье блеянье, и он словно наполнял уста этим словом, но еще более — сладостью любви».
По огромной толпе, обратившейся в слух, пробежала дрожь волнения. И Бог дал доказательство Своего расположения. Одному мужу, достойному уважения, было видение:
«А именно: привиделось ему, будто в яслях лежит совсем маленький мальчик и вроде бы неживой. Святой Божий, склонившись над ним, пытается его разбудить, чтобы тот очнулся от глубочайшего сна. И вполне разумным кажется нам это видение, ведь младенец Иисус забыт во многих сердцах как мертвый, и в этих сердцах, по милости самого Младенца и подвигами раба Его святого Франциска, Он был оживлен и возвращен набожной памяти».
По окончании священного обряда ликующий народ возвратился в свои жилища, сохраняя пучки соломы как особую реликвию, и много исцелений принесла она впоследствии как людям, так и животным.
Летом следующего года Франциск отправился на гору Верна — провести там пост в честь св. Михаила Архангела.
Давно уже вошло у него в привычку удаляться в уединенные места для молитвы и покаяния. Он хорошо знал, что апостольская проповедь теряет силу, если постоянно не подкреплять ее возрастанием души; деятельная жизнь не имеет смысла, если не сопряжена с жизнью созерцательной.
Много есть скитов, освященных молитвенным экстазом Ассизского Беднячка, но никто кроме Бога не мог бы поведать о том, что именно там происходило.
Они и по сей день прославлены среди людей, и давно стали местом благоговейного паломничества. Среди них: Карчери в Ассизи, остров на Тразименском озере, Фонте Коломбо, Греччо, Четона, Бельверде, Челле в Кортоне, гора Казале, Викальви.
Гора Верна — одно из таких мест, но самое прославленное благодаря совершившемуся здесь чуду.
Эта одинокая гора — дантовская «суровая скала» — возносится к небу между плодородной долиной Казенцы и Апеннинским хребтом. Верхняя ее часть как будто срезана на три четверти скалистым обрывом; с этой стороны гора напоминает крепость. Величественные ели, буки и ясени, покрывающие вершину, борются с ветрами и бурями.
Предание окружило эту гору ореолом таинственности.
Громадные скалы, рассеченные глубокой расщелиной, над которой нависают утесы, наводят на мысль о землетрясении, сопровождавшем кончину Спасителя.
После того как граф Орландо подарил эту гору Франциску, братья соорудили там хижину; впоследствии вокруг нее появились новые жилища, которых становилось все больше по мере того, как росло число братьев, искавших уединенного созерцания.
На этой горе, незадолго до праздника Крестовоздвижения, Франциск предавался размышлениям о Страстях Господа нашего, и, хотя тело его изнемогало от страданий и всюду болело, в нем укрепилась воля пострадать, чтобы вполне уподобиться Христу.
— Господи Иисусе, молю Тебя, восхити мой ум пылом и сладостью Твоей любви, отвлеки от всего земного, чтобы я умер от любви к Твоей любви, как Ты удостоил нас умереть из любви к моей любви!
Когда любовь расширяется до таких пределов, она выражается кровно.
Франциск хотел кровью запечатлеть свою любовь.
Он не мог пострадать от руки людей, теперь он беспрестанно молил о том Бога.
Внезапно сверхъестественный свет разлился в небе, освещенном зарей, и в ярком зареве Франциск, охваченный экстатическим порывом, узрел Человека, распятого на Кресте.
Два крыла серафима над головой, два крыла раскрыты, два крыла закрывают спину.
Пред таким чудом два ощущения равной силы соединились в душе Святого: невыразимое блаженство и острая боль, пронизавшая все его члены.
Эту сладость и эту боль нельзя было вынести, они превышали человеческие силы, и Франциск изнемог бы, если бы милостью Господней не был поддержан в его немощи.
Когда видение исчезло, из плоти его точилась кровь.
Кровавые раны зияли на его руках и ногах, как будто он претерпел казнь через распятие. На ладонях и ступнях виднелись затвердения, похожие на с одной стороны на головки гвоздей, с другой — на их заостренные и искривленные концы.
На ребре виднелась широкая рана с красными краями, откуда струилась по телу кровь, марая одежду.
Над острыми утесами горы Верна светило мягкое осеннее солнце. Легкая дымка окутывала долину Казенцы, богатую виноградом и всевозможными плодами. После августовской палящей жары наступило время года, когда вызревают Божьи дары.
Так же и огонь любви, как пожар пылавшей в сердце Франциска, дал вожделенный плод: мученичество.
Пять язв на его теле сияли драгоценным пурпуром.
Глава XXIII,
Заповеди говорят нам о любви к Богу и отдельно о любви к ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя».
Преображение на горе Верна показывает, как глубоко любовь укоренилась в сердце Франциска. Все его существо — тело и душа — устремлялось к вечному.
В остававшиеся ему два года жизни он источал одну любовь.
Плоть его изнемогала, но не столько болезнь, сколько внутренний огонь подтачивал силы Святого.
«Что уготовано для меня на Небе? Чего я желал от Тебя на земле? Плоть и сердце мое изнемогли: Боже моего сердца, Боже мое наследие в вечности!»
Его чувства к людям были более земными.
Из любви к Богу закономерно вытекает любовь к ближнему. Кто любит Главу, не может не любить членов, составляющих единое Тело. Эта любовь как будто бесконечно приумножалась в последние дни жизни Франциска.
Ходить он уже не мог, его перевозили с места на место разные люди, свидетельствовавшие тем преданность ему.
