проявил себя полным болваном, считая твои предупреждения пустыми бреднями.
— Что же мы будем делать? — спросила я с дрожью в голосе.
— Сниматься с якоря, дорогуша! — преувеличенно бодро откликнулся Брум. — И поднимать паруса. Денежки наши в надежном месте, с делами покончено, и теперь уже ничто больше не держит нас в Нью- Йорке.
Винсент с Минервой вовсю хозяйничали на спущенной наконец на воду шхуне, доводя до ума наш новый корабль. Возможно, мы задержались бы еще на несколько дней, но нас сразу насторожило известие об исчезновении юнги. Чарли последние дни ходил мрачным, насупленным, задумчивым, на расспросы огрызался, а накануне вечером сошел на берег и не вернулся. Винсент высказал опасение, что он может донести на нас властям. Я же, прекрасно зная, до какой степени Чарли ненавидит мою подругу, была настолько в этом уверена, что непроизвольно оглянулась на пирс, словно ожидая увидеть его уже оцепленным солдатами.
Дезертирство юнги поставило под удар все наши дальнейшие планы. Даже если мы успеем вовремя убраться из Нью-Йорка, нам все равно не сохранить в тайне наш главный козырь. Скоро всем станет известно, что в команде капитана Брума есть женщины, по собственной воле примкнувшие к Береговому братству и поставившие свои подписи под статьями корсарского кодекса. Об этом будут судачить в каждом порту, в каждой таверне, в кубрике каждого судна, бороздящего воды Карибского бассейна.
Мы вышли в море со следующим отливом, всего на несколько часов опередив преследователей. Спускаясь вниз по Гудзону, заметили у мыса Сэнди-Хук на острове Нью-Джерси какое-то судно с выкрашенными в черный цвет бортами. Оно дожидалось прилива, чтобы вместе с ним войти в гавань Манхэттена. Мы прошли мимо, быстро оставив его позади, благодаря высоким скоростным качествам нашего нового корабля, и никто не обратил на него особого внимания. И только я одна знала, как сильно нам повезло и как вовремя успели мы улизнуть. Сны мои обернулись явью. Это был его корабль, но лишь теперь я поняла, почему не могла разглядеть его в своих сновидениях. Он был черным. Черным, как ночь. Черным, как душа его капитана.
24
Брум поступил весьма разумно и дальновидно, сменив уже примелькавшуюся «Удачу» на быстроходную шхуну, которой никто пока не видел. Мы все одобряли решение капитана, и только Пеллинг возражал, упирая, главным образом, на то обстоятельство, что размеры шхуны не позволяют держать на борту достаточно многочисленную команду и необходимое для успешных боевых действий количество пушек. Брюзжал, что в трюмах слишком мало места даже для снаряжения и припасов, не говоря уже о грузах с захваченных призов, но сразу после выхода в море боцману поневоле пришлось изменить мнение. Все недостатки с лихвой перекрывались невероятной скоростью и маневренностью шхуны, напоминавшей своими стремительными обводами хищную рыбу, безраздельно господствующую в родной стихии.
Да, нашему капитану было чем гордиться. Обшивка из американского дуба значительно повышала прочность и надежность корпуса, а две высоченные мачты из цельных стволов белой сосны могли спокойно выдержать натиск самого сильного шторма. Даже при умеренном ветре она чуть ли не вдвое превосходила скоростью любой из наших прежних кораблей. Брум дал ей имя «Скорое возвращение» и в открытую заявил боцману:
— Будущее именно за такими кораблями, попомни мои слова, Игнациус! Стоит каждого затраченного на нее пенса и окупит все затраты с лихвой, не успеешь оглянуться. — Он прошелся по шканцам, с удовольствием ощущая под ногами крепкие, упруго пружинящие доски палубного настила. — Если ты этого еще не понял, то очень скоро сам убедишься, что в открытом море ей нет равных. Пускай теперь кто-нибудь попробует нас достать!
Костяк новой команды составляли корсары, ходившие с нами еще на «Избавлении» и «Удаче». Во время стоянки в Нью-Йорке Винсент регулярно совершал обход портовых кабаков, борделей и других злачных заведений, одного за другим извлекая из-под столов, вытаскивая из сточных канав и избавляя от наседающих кредиторов пропившихся и проигравшихся чуть ли не догола старых товарищей и пристраивая их к делу. Но немало было и завербованных им новичков, причем далеко не все из них знали, что попали на пиратский корабль. Брум намеренно приказал не открывать им глаза на истинное положение вещей до тех пор, пока мы не выйдем в море. А там уже будет видно, кто чего стоит. Отказавшихся никто, разумеется, не собирался выкидывать за борт или вешать на рее — их предполагалось просто высадить на берег в ближайшем порту. Забегая вперед, скажу, что статьи устава в конечном итоге подписали все. Несмотря на молодость, Винсент обладал безошибочным чутьем и ни разу не промахнулся с выбором кандидатов.
Меня и Минерву расписали по разным вахтам, но спали мы по-прежнему вместе, повесив свои гамаки рядом в отгороженном ширмами закутке. В Нью-Йорке мне очень не хватало ее общества, и в самую первую ночь на борту мы проговорили до самого утра, перебирая в памяти и обсуждая все подряд: наше своевременное бегство, подлую измену Чарли, визит к банкиру и многое другое. Адам персонально уведомил нас обеих, что проложил курс на Вест-Индию, чему Минерва очень обрадовалась. Она давно жаловалась, что постоянно мерзнет в северном климате, и возвращение в тропики должно было благотворно сказаться на ее здоровье и душевном состоянии.
Исчерпав наконец все подходящие темы, мы прекратили перешептываться и попытались уснуть. Лежа в темноте с закрытыми глазами и прислушиваясь к равномерному поскрипыванию бимсов [52] и шпангоутов [53] и плеску бьющейся в борт волны, я вдруг осознала, что мы добрых два часа потратили на пустую болтовню, не сказав друг другу ничего существенного или хотя бы заслуживающего внимания. То ли на меня затмение нашло, то ли предлог не подвернулся, но самый главный и животрепещущий вопрос я ей так и не задала, а Минерва, надо полагать, посчитала неудобным первой начать разговор на щекотливую для нее тему.
Чем дольше я раздумывала, тем сильнее меня подмывало напрямую спросить подругу о характере ее отношений с Винсентом. В том, что они радикальным образом изменились, сомнений не было. Прежде всего, они стали ближе друг к другу, чем прежде. Гораздо ближе, чем брат и сестра. Я изнывала от любопытства, и мне ужасно хотелось выяснить, как далеко зашла их близость, а заодно узнать, что они делали и о чем беседовали, гуляя по городу, чем занимались на борту шлюпа и как коротали время, особенно по ночам… Но я так и не решилась задать свой вопрос, опасаясь, что нас могут подслушать. За ширмой раздавался могучий храп, но это еще ни о чем не говорило: вдруг кому-то не спится, и он лежит сейчас и прислушивается к каждому ночному звуку.
Вдобавок Минерва могла вообще уклониться от ответа, как уже неоднократно делала раньше. Она вообще очень ревниво оберегала свой внутренний мир и крайне редко допускала туда посторонних. До сих пор я была единственным исключением, но кто знает, снизойдет ли она теперь до откровенности после стольких перемен? Минерва тем временем начала смешно посапывать, дыхание ее сделалось ровным и размеренным, и я решила, что она уснула. Хотя могла и притвориться, догадавшись о моих намерениях… Разочарованно вздохнув, я отвернулась и постаралась поспать хоть немного до начала своей утренней вахты.
Погода стояла прекрасная, ветер дул попутный, и шли мы Флоридским проливом на юг, в направлении Кубы. Брум пока не разглашал, куда направляется корабль, и не посвятил в свои планы даже Винсента, сохранившего на «Скором возвращении» свое прежнее звание старшего офицера, но повышенного в должности до шкипера [54].
Затянувшееся молчание капитана вызывало у него раздражение и беспокойство. Зима приближалась, знаменуя своим наступлением начало сезона штормов. Даже самые отчаянные головы не рискуют в это время года пускаться в длительное плавание. О свирепости воздушной стихии в здешних краях ходят легенды. Они налетают внезапно, зарождаясь где-то на океанских просторах, набирая силу по мере приближения к островам и всей своей мощью обрушиваясь на беззащитные берега. Жестокие шторма и ураганы валят лес сплошняком на протяжении многих миль, сносят крыши вместе с домами, нагоняют чудовищной высоты волны и несут на своих крыльях ужасающей силы ливни, способные в одночасье смыть и сровнять с землей целые горы. Они оставляют за собой лишь трупы, развалины и запустение, проносясь над городами и весями смертоносным дыханием разгневанного бога.
На Ямайке я воочию видела следы урагана, но с трудом представляла, до какого невероятного разгула доходит стихия в открытом море. Корсары рассказывали, как яркий солнечный день в мгновение ока сменяется непроглядной ночью, вокруг корабля горами расплавленного зеленого стекла вздымаются
