нейтралитет и что «поджигателей войны» среди американского населения явное меньшинство.
К счастью для Геббельса, его усилия в некоторой степени поддерживались и частью американцев, правда, они сами об этом и не подозревали, поскольку совершенно определенно не были на содержании у немецкой пропаганды.
Со своей стороны Геббельс пытался заигрывать с корреспондентами зарубежных газет в Берлине. Однако ему не удалось завоевать их расположение даже тем, что их причислили к категории иностранных рабочих. Это был широкий жест, поскольку они получали право на повышенную норму хлеба, масла и мяса. Гораздо больше журналистам пришлось по душе отсутствие всякой формы цензуры, из-за чего статьи иностранных корреспондентов из Берлина стали преобладать на страницах газет нейтральных стран, и в особенности Америки, оттеснив на второй план сообщения парижских и лондонских коллег-газетчиков.
Но Геббельсу явно недоставало последовательности, чтобы использовать полученное преимущество. Он приходил в негодование оттого, что печать нейтральных стран осмеливается высказывать свое мнение, и он решил, что пришло время преподать им урок и объяснить, что такое есть нейтралитет. «Между государственным нейтралитетом и нейтральной позицией общественного мнения не должно быть сколь- нибудь значимого расхождения. Нейтральные страны поступили бы весьма благоразумно, если бы действительно оставались нейтральными. Их правительства не должны ограничиваться робкими заявлениями о сохранении нейтралитета, в то время как ничем не сдерживаемое общественное мнение и печать этих стран ведут настоящую канонаду клеветы против рейха и его национал-социалистического режима… Физически слабому человеку, оказавшемуся свидетелем матча между двумя боксерами, следует держаться на почтительной дистанции от схватки…»
В его словах прозвучала ничем не прикрытая угроза. В самом деле, Геббельс уже пришел к выводу, что из всех средств, которые он пускал в ход, чтобы добиться невмешательства в конфликт третьих стран, самыми действенными были угрозы. Так, наиболее впечатляющим предостережением являлась кинохроника с захваченных территорий. Однажды влиятельные лица из нейтральных стран были приглашены на просмотр фильма о польской кампании. Горящие польские деревни, вой и разрывы падающих бомб, артиллерийский обстрел невиданной мощи, танковые колонны, растянувшиеся на многие мили, – все это красноречиво говорило охваченным ужасом зрителям: «То же самое ожидает и вас, если вы ввяжетесь в войну».
Во время войны против Франции Геббельс приказал снять еще один фильм. Он был назван «Победа на Западе». В нем также основной упор был сделан на разрушения, которые принесла война.
7
За недели и даже за месяцы до начала польской кампании германские прессу и радио заполонили рассказы об ужасной судьбе немцев, оказавшихся во власти «польских угнетателей». Однако поход на Запад должен был явиться для всех полной неожиданностью. Геббельсу приходилось строго хранить тайну, и даже его ближайшие сподвижники не имели малейшего представления о том, когда начнется неизбежная война на западном направлении. В ночь, когда германские войска получили приказ вторгнуться в Голландию и Бельгию, Геббельс послал нарочных к шести или восьми своим сотрудникам с приглашением явиться к нему в кабинет рано утром следующего дня. В 8 часов утра 10 мая 1940 года Геббельс передал Фрицше две речи, которые надо было немедленно огласить по радио. У Фрицше оставалось так мало времени, что он едва успел разобрать почерк своего начальника перед тем, как включить микрофон.
Огромная предварительная работа к тому времени уже была завершена. В течение так называемой «войны слухов» население Франции подвергалось психологической обработке, до мельчайших подробностей продуманной министерством пропаганды. Главным оружием, как следует из названия, стало распространение ложных слухов, тысячи частных лиц получали странные письма, по радио звучали откровенно грубые выпады против союзников – Геббельс нанял нескольких предателей-французов, которые пытались убедить соотечественников в том, что «Англия полна решимости вести войну до последнего француза».
Великий писатель Жан Жироду, бывший в то время главой французского министерства информации, прекрасно видел, какие цели преследует пропагандистская война. «В течение вот уже двух лет мы находимся в гуще военных событий», – заявил он 14 декабря 1939 года. Для иллюстрации своей точки зрения он процитировал самого Гитлера: «Наша война начинается задолго до того, как войска приступают к боевым операциям… Артиллерийская подготовка перед наступлением, свойственная окопной войне, в будущем будет заменена применением психологического оружия с целью подорвать моральный дух противника посредством пропаганды, прежде чем заговорят пушки». Жироду добавляет: «Мы тоже ведем борьбу подобного рода. Полагаем, что, поступая так, мы выигрываем». Увы, он искренне надеялся, что так и будет, но как пропагандист он не мог равняться с Геббельсом.
Французские солдаты, оборонявшие «линию Мажино», стали объектом яростного пропагандистского давления, в ход был пущен весь накопленный до того опыт. Если французские солдаты покидали укрытие, противник не открывал по ним огонь. Немецкие офицеры с бесстрастным видом позволяли им уйти невредимыми, словно теннисисты, которые терпеливо ожидают, когда их соперник отступит на свою позицию, чтобы затем продолжить игру. Иногда по ночам французским солдатам приходилось восстанавливать разрушенные фортификационные укрепления, и тогда внезапно то место, где они сгрудились, заливал ослепительный свет прожекторов, а усиленные громкоговорителями голоса призывали напуганных французов ничего не бояться, дескать, немцы не собираются стрелять, а только хотят помочь их работе освещением.
Данные военной разведки также использовались в пропагандистских целях. Не проходило и получаса после прибытия президента Франции на какой-либо участок фронта – его передвижение содержалось в строжайшей тайне и сопровождалось всеми мыслимыми мерами предосторожности, – как германские громкоговорители извещали всех и каждого о его местонахождении. В другой раз, когда «линию Мажино» посетил Черчилль и для него был устроен ленч, немцы самым подробным образом перечислили все блюда, поданные ему на стол.
Геббельс держал в рукаве и множество других трюков. В частности, он распространял листовки с предсказаниями Нострадамуса, которые тот якобы сделал еще сотни лет тому назад и в которых предрекал скорую победу Германии – на самом деле их сочинил сам Геббельс. Кроме того, в его распоряжении были десятки тысяч поддельных экземпляров бельгийского журнала «Ля герр де 1939». Все статьи в них до последней запятой соответствовали настоящим, единственным отличием от подлинника были кроссворды и шарады, в их ответах был заложен деморализующий смысл. Их пересылали французским солдатам через Швейцарию. Разумеется, все подобные издания благополучно прошли цензуру, так как никому и в голову не пришло обратить пристальное внимание на кроссворды.
В окопах французов распространялись фотографии порнографического содержания, вызывавшие у солдат неуверенность и ревность: на снимках неизменно была надпись, что именно так жены солдат изменяют им с англичанами, в то время как их мужья обороняют «линию Мажино». Кроме того, они получали письма, где им сообщали, что их жены пустились во все тяжкие. Следует отметить, что такого рода письма отправляли не только агенты Геббельса, но и французские коммунисты, которые в то время выступали против войны и использовали сходную тактику, чтобы ослабить воинственные настроения. И Москва и Берлин заявили, что война развязана англичанами. В Москве их называли капиталистами, в Берлине – плутократами, но это было единственное различие.
8
Тон германской пропаганды против Франции изменился только тогда, когда война на Западе была развязана по-настоящему. «Теперь на западные государства плутократов обрушилась лавина германских войск, – писал Геббельс. – Теперь их армии, наивно веровавшие, что им предстоит только сидеть в ожидании на «линии Мажино» или вольготно прогуливаться вдоль «линии Зигфрида», волей- неволей сойдутся с нами в жестокой и кровавой битве…»[68]
В полном соответствии с его угрожающим тоном германское радио буквально взорвалось криками о тысячекратном возмездии, о невероятной растерянности в рядах противника, об истреблении, о панике, о невиданном катаклизме, о бронированных колоннах и пикирующих бомбардировщиках и снова о тысячекратном возмездии.
Теперь, и только теперь, Геббельс решился пробудить в массе немецкого народа энтузиазм по
