только не дадут выйти из хижины. Еду и питье будут приносить только тебе, а друг твой должен будет сам позаботиться о пропитании.
Нтомбази беспокойно переступала с ноги на ногу.
— Какое же наказание ты назначишь мне? — воскликнула она.
— Об этом ты узнаешь в свое время, — спокойно ответил Чака.
— Ты захватил моего сына Звиде? Это он составит мне компанию?
— Нет, с тобой будет более близкий родственник. А теперь иди и отведай вкусной еды, пока хижину приготовят, чтобы принять тебя и твоего друга.
Нтомбази была удивлена и встревожена, но достоинство королевы не позволяло ей выказать какие- либо признаки волнения. Перед уходом она сказала:
— Благодарю тебя, о вождь!
— Не благодари меня, пока не узнаешь всего, — сурово ответил Чака.
Среди бела дня в хижине нгуни совершенно темно, если дверь закрыта, а в очаге нет огня. Окон в ней нет. Воздух проходит через травяную крышу, опирающуюся на крепкий каркас из связанных между собой прутьев и жердей, образующих как бы пчелиные соты. Лучи света проникают только через щели между перекрытием и столбами, поддерживающими дверь, и между столбами и самой дверью. Сквозь положенные крест-накрест жерди (в те времена доски были нгуни еще неизвестны) тоже проходило очень мало света.
Когда дверь хижины закрылась за Нтомбази, она ничего не могла разглядеть, пока глаза ее не привыкли к мраку. Однако она сразу почувствовала сильный запах животного. Как ни храбра была королева, в ее сердце закрался страх перед неведомой опасностью. Не меньше, чем мрак, ее пугала тишина. Если бы только она могла увидеть, что ее ждет! Страх ее увеличивался с каждой минутой, а она все стояла у входа. Постепенно она привыкла к мраку и наконец в дальнем конце хижины, на расстоянии примерно двадцати футов от себя, заметила пару тускло светящихся глаз.
Женщина Нтомбази вскрикнула, забыв на миг, что она королева. Сторожившие ее воины немного раздвинули травяное покрытие двери[96] и спросили, в чем дело. Нтомбази взмолилась, чтобы ей сказали, что это за неведомое существо находится в хижине. Часовые ответили, что не знают.
Теперь, когда через отверстия, проделанные стражниками, в хижину стало проникать больше света, блеск глаз усилился и сделался устрашающим. Постепенно Нтомбази различила под сверкающими глазами очертания массивных хищных челюстей. Они начали двигаться. В раскрытой пасти зверя показались могучие клыки, не имеющие себе равных во всем мире зубы гиеновидной собаки, с легкостью перегрызающие бедренную кость быка.
Нтомбази снова вскрикнула. Хотя страх сковал ее мозг, она осознала весь ужас своего положения. Отвратительный, трусливый, но сильный зверь, питающийся падалью, вероятно, сначала не осмелится прикоснуться к ней, но, подстрекаемый голодом, постепенно наберется мужества отчаяния. И настанет миг, когда он захватит свою жертву врасплох, и эти страшные челюсти оторвут кусок мяса от ее живого тела. Правильно оценив обстановку, Нтомбази опять вскрикнула. Стражники еще раз подошли к отверстиям в покрытии хижины.
— Больше света, больше света, — потребовала она в ответ на их вопросы.
— Как будет угодно инкосикази (королеве), — почтительно ответствовали стражники и принялись расширять отверстия. Каркас ограничивал их размеры четырьмя дюймами на четыре, но их проделали целую дюжину, и благодаря этому Нтомбази смогла наконец хорошо разглядеть палача, который распорядится ее телом — частично живым, частично мертвым, не оставив от него и косточки.
Нтомбази была смелой и находчивой женщиной, недаром она была матерью и советчицей грозного Звиде, который едва не стал верховным вождем нгуни. Если б только ей удалось заполучить хоть одно из копий мертвых вождей, воткнутых в стены хижины, она бы, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, тут же напала на хищника и если б не убила его, то умерла бы в бою, как подобает королеве. Но, к ее ужасу, она обнаружила, что со стен снято решительно все, кроме тридцати с лишним черепов, которые, казалось, теперь смотрели на нее со злобной усмешкой. Только на полу хижины, ближе к двери, виднелись два горшка с водой — один для нее, другой для гиены, да еще черпак.
Вот добродушный и доверчивый, но глуповатый Донда, которого она и сын ее Звиде пригласили на пляску любви. Как точно соблюдал он правила этикета, которым полагается следовать вождю, когда его казнят. Как улыбался, какими сердечными и доброжелательными были его прощальные слова!
Череп Дингисвайо занимал почетное место, на несколько голов выше остальных. Как она торжествовала, когда вешала его туда, уверенная, что теперь-то Звиде добьется сана верховного вождя. «Так и было бы, — горько подумала она, — если б не этот зулусский выскочка». Очутись он в ее власти, она уж сумела бы сделать его смерть нелегкой.
Вечером хижину окружила многочисленная стража. Через отверстия узнице подали умеренную порцию жареного мяса и небольшие ковши с самым лучшим пивом, которое она могла получать в неограниченном количестве. Нтомбази боялась приближавшейся ночи и попросила у охраняющих ее воинов огня, но ей было вежливо отказано.
Вдохновленная внезапно вспыхнувшей надеждой, Нтомбази бросила первый кусок мяса гиене. Челюсти зверя сомкнулись, щелкнув, как металлический затвор. От этого звука Нтомбази содрогнулась.
Но когда она попыталась повторить свой маневр, стражники почтительно, но твердо запретили ей это:
— Нет, мать, у нас есть мясо только для тебя, и нам велено следить за тем, чтобы ты съела его, прежде чем получишь следующую порцию.
Нтомбази огорчилась, но, исполненная решимости поддержать свои силы, заставила себя проглотить все мясо на глазах у стражников. Пива она напилась вдосталь, но потом вспомнила, что от хмельного напитка клонит ко сну, а заснуть в одной хижине с этим голодным чудовищем значило тут же навлечь на себя беду. Мысль эта привела ее в ужас, ибо в возбужденном воображении Нтомбази снова расцвел цветок надежды: она решила, что, если сумеет продержаться, зулусский выскочка, действия которого предугадать немыслимо, может отпустить ее. Получив свободу, она отправится к северным родичам, организует против него поход и поставит в такое же положение, в каком находится сейчас сама, с той разницей, что он-то из хижины не выйдет.
Итак, Нтомбазн решила бодрствовать всю ночь, но она страшилась непроницаемой тьмы, которая вскоре окутает хижину.
Зная, что гиены могут долгое время питаться одними костями, Нтомбази решила снять в сумерках со стены черепа нескольких второстепенных вождей и скормить их голодному зверю. Когда первый череп упал к ногам гиены, та отпрянула в сторону, но вскоре Нтомбази с удовлетворенном услышала зловещий хруст: мощные челюсти зверя сомкнулись, дробя кости. Страшный хруст этот продолжался во мраке, и гиене не понадобилось второго приглашения, когда Нтомбази бросила ей следующий череп.
Богатое воображение Нтомбази рисовало одну картину страшнее другой. Час за часом проходил в непроницаемой тьме и абсолютном молчании, нервы ее стали сдавать. Измученной женщине показалось, что она слышит шаги подкрадывающегося зверя.
— Прочь! — закричала она. — Но прикасайся ко мне, проклятая.
И она захохотала историческим смехом: все усиливаясь, он перешел в безумный.
Вслед за этим раздался неописуемо жуткий, демонический хохот, который издает гиена, когда чует поблизости мясо, недоступное ей. Даже стражники на постах почувствовали, что волосы встают у них дыбом, а это были гвардейцы Чаки, не боявшиеся ничего и никого на свете, за исключением своего вождя.
Обезумев от страха и ярости, Нтомбази решила сама встретить смерть, бросившись на зверя, с которым была как бы заперта в клетке. Дико хохоча, она кинулась к нему в темноте. Однако к гиене, желудок которой был наполовину наполнен костями, вернулась ее обычная робость. Она отпрянула в сторону, щелкнув челюстями.
Нтомбази пришла в себя. Раз трусливый зверь избегает ее, то она может рассчитывать на безопасность до утра, если только не сомкнет глаз и станет время от времени кричать на гиену. А утром оживет надежда, родятся, быть может, новые планы. Так провела Нтомбази эту страшную ночь, дрожа от
