— Ты больше не болен и все же убиваешь людей за то, что они недостаточно низко склоняются перед тобой или не подползают к тебе на брюхе, как побитые псы. Было время, когда весь народ любил тебя, теперь же ты внушаешь только страх.
— Страх — единственное, что они понимают. Управлять зулусами можно, только убивая их. Кто такие зулусы? Это обломки двухсот или даже большего числа кланов, которые мне пришлось разбить, придав им новую форму. Только страх перед смертью скрепляет их. Настанет время, когда зулусы превратятся в единый народ и о кланах будут помнить только по их названиям, сохраняющимся в виде изибонго (фамилий). Пока же пусть они трепещут, услышав мое имя.
— Тебе придется окружить себя телохранителями, ибо чаша страдания народа переполнится.
— Мне вовсе не нужны телохранители: при приближении ко мне у храбрейших дрожат колени, а сердца их превращаются в воду. При этом у них кружится голова и они теряют способность рассуждать, ибо их парализует испарина страха. Они не знают иной воли, кроме воли своего короля. Для них он существо сверхъестественное, властелин неба и преисподней.
Пампата вздохнула:
— Что сказал бы об этом наш добрый отец Мбийя? Помнишь, он предупреждал тебя, что избыток власти хуже постоянного курения конопли. Еще хуже то, что ты теперь уверяешь, будто именно Мбийя, являясь тебе во сне, уговаривает тебя убивать людей. А ведь ты знаешь, что он все время проливает слезы. Таким вот, плачущим, он каждую ночь предстает передо мной.
— Я ничего не делаю без причины. Когда я поднимаю голову и при виде стервятников, кружащих над краалем, говорю, что королевские птицы голодны, это даст мне возможность «вынюхать» тех, кого я считаю опасными для страны. А их смерть служит другим суровым уроком.
— Мбийя говорил тебе: берегись того времени, когда ты окажешься единственным взрослым быком в краале и, опьяненный властью, начнешь убивать безвредных волов, коров и даже телят. У белых людей — твоих больших друзей — тоже тяжело на сердце, их тошнит от того, что они видят каждый день. Ты говоришь, что они умнее нас. Почему же тогда тебе не прислушаться к тому, что безмолвно говорят их сердца?
Но Чака все продолжал горевать. И пока он горевал, бедам его народа не было конца. В заключение следует рассказать о поступке, до которого его довела скорбь. Этот пример выявляет странности его натуры. И если рассказ покажется читателю проявлением дурного вкуса, прошу простить автора во имя истины.
Итак, воины полка Фасимба и ряда других были выстроены совершенно голыми на площади для парадов. Туда же был выведен полк Нгисимаан под командой Пампаты — три тысячи молодых и красивейших девушек королевства. Разумеется, они не были совсем обнажены (об этом не могло быть и речи), но их наготу прикрывали лишь юбочки длиной четыре дюйма. Тут следует напомнить, что уже в течение полугода половые сношения — даже упу-хлобонга — считались тягчайшим преступлением.
— Дети мои, — обратился Чака к воинам. — Я собрал вас для того, чтобы глаза мои насладились зрелищем подлинного горя, которое причиняет вам моя скорбь. Тот, кто преисполнен печали, не станет думать о любви, когда девушки покажут свои прелести, а они это сейчас сделают. Они тоже горюют и лишены похотливых помыслов. Быть может, среди вас найдутся бессердечные люди, равнодушные к моей беде. Их выдаст непристойная вспышка страсти, которая сразу же станет заметна. Такие люди мне не нужны — они пойдут на корм птицам.
Затем Чака обратился к девушкам и призвал их сделать все возможное, чтобы разбудить скрытые страсти тех, кто ему неверен; тогда отсутствие у этих людей должного пиетета и лояльности будет замечено всеми. Девушки должны немедленно подойти к воинам, высоко поднимая ноги; приблизившись почти вплотную — отойти, а затем подойти вновь. При этом им надлежит петь и хлопать в ладоши.
После этого Чака вновь обратился к гвардейскому полку и приказал воинам стать по команде «смирно», но хлопать в ладоши в унисон с девушками. Король, одетый в форму полка Фасимба, встал лицом к строю. За ним находилось пятеро палачей, вооруженных массивными палицами.
Получив приказ выйти на парад совершенно нагими, воины были ошеломлены. Об этом, да и о последующих событиях лучше всего рассказал Джабула Эма-Бомвини, один из старейших гвардейцев полка Фасимба.
«Отец мой, когда мы получили приказание явиться на парад даже без ум-нц'едо (колпачок на крайней плоти), все мы ощутили тяжесть на сердце, ибо не ведали, что задумал Могучий Слон. Со времени смерти Нанди происходило много странного, но этот приказ превзошел все. В ту ночь нам снились очень тяжелые сны.
Придя на следующее утро на площадь для парадов, мы узнали правду, и дурные предчувствия еще усилились. Ибо — отец мой поймет меня — мы уже много месяцев не имели женщин, а когда мужчина слишком долго голодает, нет ничего удивительного, что зрелище такого количества пищи, притом наилучшего качества, возбуждает его.
Увидев приближающихся девушек, мы напустили на себя скорбный вид, но эти прелестные фигуры с их дивными округлостями зажгли в нашей крови безумное желание, и никакое усилие воли не могло его подавить. Когда же они приблизились, поднимая ноги как можно выше, все мы почувствовали себя кормом для птиц и решили, что Великий допустил одну лишь ошибку, захватив с собой мало палачей.
Нашему командиру приходилось время от времени оборачиваться к строю, как это обычно делают командиры на параде, желая удостовериться, что воины выполняют свой долг. И тут, отец мой, мы заметили, что он виновен, как и все мы. Даже он не смог скрыть своих желаний.
Взвод, находившийся непосредственно перед Могучим Слоном, до единого человека пошел на корм птицам, но даже и это не умерило наш мужской пыл. Чтобы отец мой представил себе, до какой степени взбунтовалась наша плоть, я расскажу, как погиб этот взвод. Даже когда палачи схватили воинов, те не перестали походить на быков, изголодавшихся по коровам. Великий взревел от ярости, увидев, что и поднятые палицы не смогли успокоить виновных до тех пор, пока не опустились на их головы. ,,Поглядите на них! — гремел Безымянный. — Они не испытывают почтения ни к моей бедной матери, ни к моему скорбящему сердцу. Слова сочувствия, которые они произносили, — не более как пена лжи, предназначенная скрыть их низменные изменнические мысли. Посмотрите на их ими-шиза (толстые боевые дубины — зулусский эвфемизм). Вместо того чтобы печально смотреть вниз, они нахально задраны кверху и направлены мне в лицо. Эй, палачи, прикончить этих отвратительных животных!'.
Наш полк Фасимба не зря носил шутливое прозвище „Девичья Радость', и хотя нам было горько смотреть на казнь воинов, все мы гордились ими. Да, отец мой, они умирали как мужчины и на вечные времена утвердили за полком его прозвище.
К счастью для нас, Великий не мог находиться всюду одновременно, и до поры, до времени мы оставались в безопасности. Но ум наш оцепенел и ничего не мог нам посоветовать. Когда девушки приблизились к нам, мы уже считали себя мертвыми: вина наша стала явной. Но тут на помощь нам пришла их сообразительность: ,,Шайани амасенде', — проговорили они тихим шепотом. (Деликатно выражаясь, это означает: „Ударяйте себя туда, куда мы не можем себя ударить). Так мы и поступили. Но это была такая боль, что даже сейчас, отец мой, я предпочитаю не вспоминать о прошлом, хотя благодаря совету девушек мы не пошли в тот день на корм птицам.
Когда девушки удалились, Великий обошел строй, внимательно присматриваясь к каждому воину. Но мужские наши достоинства поникли так же, как и головы: начиная от командира и кончая последним воином, не было ни одного человека с малейшими признаками вины. Так мы доказали, что не имеем низменных помыслов, недостойных памяти королевы-матери.
Великому это, видимо, понравилось, но он не успокоился, пока девушки полка Нгисимаан снова не приблизились к нам. Мало того — он велел им остановиться и изо всех сил призывно дразнить нас. Даже сегодня, отец мой, хотя я уже стар, воспоминание об этом зрелище волнует меня, и я чувствую, что не так уж дряхл, как мне кажется. Но в тот день мне приходилось подавлять стоны от боли, которую я сам себе причинял. Зато я проявлял к девушкам не больше интереса, чем вол при виде коровы. Из полка быков мы временно превратились в полк волов. Все же лучше быть живым волом, нежели мертвым быком, особенно если увечье временное.
Наконец Могучий Слон высказал свое удовлетворение. Его так обрадовала наша победа, что он
