верил, что он отличится в Фиваиде,[92] в южной части Египта, где самым многообещающим городом были Фивы. Донесения сообщали, что оба инженера напали на след святилищ, воздвигнутых последовательно в честь двадцати пяти фараонов. Больше я об этом ничего не знал. Обмен информацией между группами ученых был осложнен, и к сотням километров, которые надо было преодолеть, добавлялась опасность, исходящая от мамелюков, всегда готовых броситься на нас. Виван Денону приходилось работать под огнем. Иногда он продолжал вгрызаться в какой-нибудь барельеф, когда бой шел в двадцати шагах от него. Египетская эпопея питалась подобными картинами, которые, впрочем, не приносили никакого конкретного ответа на имевшиеся вопросы.
— Вы добились не больше антикваров, которые пришли сюда задолго до нас и над которыми вы так иронизировали, Морган де Спаг, — высмеивал меня будущий император.
Бонапарт был прав. Мы лишь собирали изображения, а значит, выполняли только функции копировщиков. Но что означали эти бесконечные символы, которыми были покрыты стены и колонны храмов?
Эта была копия, дошедшая до меня с последней корреспонденцией от Жоллуа и Терража; как ее следовало читать — сверху вниз или слева направо? Лист выскользнул у меня из рук. Тайны, в которых мы пытались разобраться, утекали сквозь пальцы, словно песок.
— Нам нужно больше времени, — повторял я Бонапарту.
— Время наш враг! Экспедиция будет напрасной, если вы его не победите.
Затем он сменил тему и стал расспрашивать меня о работах и достижениях Института Египта в научно-технических областях. Модернизация страны, казалось, увлекала его не меньше, чем расшифровка.
— Контэ усердно работает над строительством пороховых заводов, а еще мы значительно продвинулись в деле создания хлебопекарных печей.
— Вот меры, которые порадуют армию.
— Скоро мы осуществим новые испытания воздушного шара в небе Каира.
— Превосходно! Только бы, падая, он не напугал каирцев…
— Бертолле приглашает нас посмотреть на его химические опыты по белению хлором, из которых он надеется извлечь практическую пользу для наших красок. Ботаники и зоологи готовы продемонстрировать свои достижения в классификации насекомых, растений и млекопитающих Египта.
— Что еще?
— Есть также отчет по миражам, который я только что закончил…
— Попрошу вас, господин де Спаг! Армия постоянно жалуется на ученых, посвящающих свое время искусствам. Меня обвиняют в том, что я им покровительствую и кормлю слишком много дармоедов. Идите только туда, где содержится что-то важное: здоровье людей, например. В Александрии вновь появилась чума.
— Деженетт над этим работает.
— Будем надеяться, что этого достаточно. Что нового относительно канала, который должен соединить Красное море со Средиземным?
— Экспедиция к Суэцу состоится, как и было предусмотрено, в декабре.
— Это очень поздно…
И он меня отпустил.
Итак, я находился в том же неведении, что и Форжюри с Ле Жансемом. Нам не удавалось узнать, что же все-таки искал Бонапарт, который вел себя то как военачальник, то как администратор новой колонии. К нашей тревоге добавилась и следующая прокламация, опубликованная 21 декабря 1798 года: «От начала мира на небесах было написано, что я приду с Запада, чтобы исполнить свое назначение — уничтожить врагов Ислама и низвергнуть кресты».
— Это прямо настоящее исламское кредо…
Фарос стоял у меня за спиной. Он комментировал то, что мы узнали раньше других, ибо он сам и печатал этот текст Бонапарта, предназначенный для местного населения.
Едва я дочитал, он забрал у меня документ, на котором еще не успела высохнуть краска, сложил вчетверо и засунул в карман, тревожно заозиравшись. Разумеется, мы были одни.
Он прошептал:
— Этим летом — фараон. Зимой он увлекся исламом, который хочет себе подчинить! Какую славу он ищет, Морган? В конце концов, чего он хочет?
— Я не знаю, Фарос…
— Тогда спроси у него!
Орфей тоже проявлял нетерпение.
Наконец мне представился случай откровенно поговорить с Бонапартом. 24 декабря мы оставили Каир и верхом отправились осматривать Суэцкий перешеек. Бертолле, который был с нами, считал эту миссию главной задачей экспедиции.
— Если мы сумеем соединить Красное море со Средиземным, мы изменим лицо всего мира…
Бонапарт был бодр:
— Хорошо, гражданин Бертолле, объясните нам ваше видение нового мира!
— Во-первых, мы захватили Египет. В этом вы, без сомнения, со мной согласны?
— Быстро у вас все получается, — спокойно ответил главнокомандующий.
— Разве задание, которое вам поручила Директория, не выполнено?
— Бертолле! Вы доставляете мне удовольствие… Продолжайте, прошу вас.
— Конечно, все еще не очевидно. Но в сущности, что такое Египет? Это не наш враг. И это не наша наиглавнейшая цель. Директория требовала от вас в первую очередь уничтожить английские базы, расположенные на Красном море. Вот наша подлинная миссия! Прорезав Суэцкий перешеек каналом, который выйдет в Средиземное море, мы завладеем ключом, который откроет нам двери ко всем английским владениям на Востоке. И вот тогда мир изменится…
— Действительно, все зиждется на Востоке, — сказал Бонапарт.
Я тотчас попытался воспользоваться случаем:
— Таким образом, как многие об этом и говорят, ваше предприятие выходит за рамки Египта?
— Было бы нелюбезно начать вам противоречить, господин де Спаг.
— Но докуда? И как туда добраться без флота, без связи с Францией, без золота? Мне кажется, это невозможно.
— По-вашему, надо довольствоваться одним наполовину подчиненным Египтом?
— Тут уже работы больше, чем достаточно.
— Вы неважный стратег, господин математик!
— Я хотел бы понять…
Бонапарт замедлил ход так, чтобы Бертолле, ехавший впереди, оказался в одиночестве. Я очутился рядом с султаном Эль-Кебиром.
— Восток, — сказал мне главнокомандующий, — это такая система, в которой не имеешь ничего, если не обладаешь всем. Чтобы сохранить за собой Египет, надо завоевать весь этот континент.
— По-моему, это невозможно…
— Иногда я мечтаю объединить опыт двух миров и представляю, что Запад и Восток образуют одну единую империю…
— Никакая армия не могла бы держать в своих руках такого гиганта.
— Вы правы. Поэтому решение не касается ни сабель, ни пушек.
— Какая же иная сила могла бы объединить два столь непохожих мира?
— Сила? Я вас удивлю, Морган. Я — военный, и меня считают хорошим тактиком. Таким образом, я
