— Это еще не все. Согласно тем же верам, эти видения могли иногда принимать форму знаков или символов, которые сами выражали понятия жизни и смерти…
— Звуки и понятия. Так Сегир описал письменность фараонов. Речь об этом?
— Да, как наши иероглифы… Так Сегир и догадался.
Итак, после звуков появились знаки!
Он вновь прервал свой рассказ. Он словно оценивал результат своего последнего заявления:
— Полностью ли понимаете вы то, что я говорю? Вы мне верите?
— Вы сами не были жертвой какого-нибудь недуга?
— Мой брат умирал. Я же никогда не чувствовал себя более бодрым и ясным… Напротив, ужас лишь обострил мои чувства. Вы мне верите? — повторил он.
Я покачал головой.
— И вы можете себе представить, как бы я рассказывал об этой сцене в кругу парижских ученых- лингвистов, в то время как некоторые из них обвиняли Жана-Франсуа Шампольона в том, что у него нет метода и что вся его работа интуитивна?
— Теперь я понимаю ваше молчание. Продолжайте, прошу вас, я вам верю. Более того, я знаю, что мы приближаемся к правде. Мы поднимаем пелену. Мы совсем близко к тому бесконечному и огромному свету, о котором говорил Сегир и который он, возможно, преодолел, как он сам как-то неосторожно мне написал…
— Да, Сегир больше не шевелился. Только веки его дрожали. Моим единственным утешением было то, что он цеплялся за жизнь. Я был там, и тут вдруг начались совсем странные вещи. Знаки — теперь я видел их в зеркале на стене, напротив Сегира. Я слышал этот шепот и видел, как появляются все новые и новые знаки…
Он взмахнул рукой. Он снова переживал эту сцену. Он прочерчивал воображаемые линии, но больше не произносил звуков, которые услышал тогда.
— Вскоре знаки превратились в нечто вроде пара, и он мало-помалу покрыл все зеркало и даже окна. Что-то вроде легкого дыхания прошло около меня, и я какие-то звуки раздавались снова и снова, а потом Сегир заговорил: «Пусть вода будет для тебя огнем жгучим». Я не забыл этих слов. Это невозможно забыть. Голос и его эхо; они дрожали в воздухе. Звук, затем слово, произнесенное вслед моим братом, а пар все сгущался, знаки проступали все четче и умножались в каком-то безудержном ритме. Они как бы писали и говорили. И все это одновременно. Затем слова слились во фразы, которые преследуют меня и возникают каждую ночь. Послушайте, Фарос. Представьте себе: «Я — Единственный с Первого Мгновения. Я — мир Первого Раза, Первого Роста. Я — не реальность. Я — Истина». Погруженный в кому, Сегир с легкостью переводил этот шепот. Его кровь была отравлена, тело судорожно вздрагивало, однако дышал он спокойно, как дышит маленький ребенок.
— Я — Единственный с Первого Мгновения, — повторил я. — Кто, кроме Бога, мог бы назвать себя так?
Мой взгляд затуманился. Правда была, возможно, слишком сильна, чтобы ее понимать. Но от нее невозможно было отказаться. Я жаждал ее, эту правду. Я должен был ее услышать.
Пренебрегая моим трепетом, Фижак продолжил:
— Сегир открыл глаза. Видел ли он меня? Наверняка нет. Он был жив, да. Но только для того, чтобы слышать и читать звуки и знаки, которые были ему адресованы. А я? Ценой невероятных усилий я немного пришел в себя. Я ничего не боялся. Я был свидетелем сцены, которую не постигал. Я очутился здесь случайно. Я не имел к этому отношения, но догадывался, что Сегиру ничего не грозит. Пока не грозит… В противном случае, зачем Богу действовать таким образом? Бог… Как и вы, я произнес его имя. Но я не успевал поразмыслить об этой фантастической гипотезе. Сегир все еще говорил, уставившись на зеркало, где начертаны были знаки:
«Да, — сказал он, — мне нужны Ключи Сновидений…» И протянул руку в пустоту.
— Ключи? Ключи к расшифровке?
— Я не получил тому немедленных доказательств. Но ключи эти открывали дверь, недоступную простым смертным. Дверь между жизнью и смертью.
— Совсем иной природы, нежели Розеттский камень?
— Дверь, что позволяла постичь божественность письменности фараонов…
Эта новость усугубила мое потрясение. Я наконец получил доказательство, которое мы искали уже полвека.
— Таким образом, вы подтверждаете, что Наполеон был прав, веря в ее могущество.
— Терпение, Фарос, — повторил Фижак. — Прежде чем делать выводы, дослушайте. Для начала, я должен уточнить, что рассказ мой основывается на том, что я мог видеть и слышать сам. Я мог лишь принять на веру слова Сегира, когда он высказывался внятным мне языком. Остальное же, то есть звуки и символы, которые я ощущал или видел, не понимая их значения… Я выделил только некоторые — только те, которые мне показались несомненными. В конце концов, не совершил ли я ошибку, слишком поторопившись интерпретировать послания, которые смог разглядеть? Позже вы сможете осудить меня за это…
— Продолжайте, умоляю вас…
Он подумал еще. Он напрягал память, и это было для него мучительно.
— Я думаю… Нет, я уверен, что в этот момент знаки на зеркале исчезли. Пар стал таким густым, что превратился в воду. Она заструилась по зеркалу, как дождь по стеклу. На окне же все исчезло. Осталась только эта вода, которая будто прилипла к зеркалу и держалась в пустоте. Вода сгустилась еще сильнее, начала двигаться — словно течение реки в паводок; мощный и шумный поток, и источник его находился где-то чуть выше центра зеркала. Но при этом вода оставалась внутри рамы. Она текла и исчезала, словно какое-то чудо…
— Уместно ли это последнее слово?
— А как еще это объяснить? Я не осмеливался приблизиться, но, издалека разглядывая это изумительное видение, видел, что ни одна капля не падала на пол. Вода выходила, текла и исчезала, но только в прямоугольнике зеркала. Да, я мог сравнить то, что я видел, с течением реки, все пропорции коей были вполне соблюдены, хотя и в миниатюре.
— В Египте есть только одна река, и она называется Нил…
— А как же Стикс, заимствованный у мертвых? Видение, что явилось позже, заставило меня подумать об этом. Дракон!
Во всяком случае, похоже на дракона, и я буду называть это так. Он двигался чуть выше, посреди потока. Я его хорошо рассмотрел и различил семь голов и восемь крыльев. И миллионы рогов… Он смотрел на моего брата.
— «Пусть вода будет для тебя огнем жгучим…» Так сказал Сегир?
— Да, но в это время вокруг раздавались уже новые звуки. Сегир ответил на них вопросом: «Если я хочу жить, должен ли я смотреть на дракона?» Звуки возобновились. Сегир продолжал: «Жить. Да, я хочу жить… Зачем умирать?» Тогда дракон крыльями расколол реку, разделив ее надвое. Одна вела к свету, другая — во тьму. «Вечность! — прошептал Сегир. — Власть фараонов…» И рукой указал на реку, что вела к свету…
Я прервал Фижака:
— Вы расшифровали этот ребус?
— Объяснение пришло ко мне позже, а тогда… Я сейчас расскажу вам, как я поступил тогда. Я совершил деяние, последствия которого были очень значительны. Прав ли я был?
Я думал об этом все эти годы и теперь хочу знать ваше мнение. Но для начала — как вы думаете, что означала эта картина?..
— Ключи Сновидений действительно являются сезамом для достижения божественного. Тут я с вами согласен. Дело сделано, река перенесла нас к некоему подобию перекрестка, у которого одна дорога ведет к вечности, то есть, как мне кажется, к Богу, а другая возвращает к временному, то есть к земной жизни. Остается дракон… Без сомнения, это что-то вроде посланца. Он показывает обе дороги и дает право выбрать. Для посетителя его грозный вид лишь символизирует тяжесть предстоящего решения. Что касается выбора… Свет или тьма, о чем мы говорили?
— О свете…
