— Молодец у нас папочка? — потешалась Мириам.
Дети, чувствуя дурные флюиды, ели не поднимая глаз. Но, когда они ушли спать, мы с Мириам выпили бутылку шампанского и занялись любовью, смеясь над утренней ссорой.
— Я же знаю тебя, — говорила она. — Возвращать тостер ты наверняка и не подумал, просто выкинул его в ближайшую урну, а мне сказал, что деньги за него получил.
— Клянусь на головах детей, что я вернул тостер, как приказала мне моя домоправительница.
Следующим вечером, в четверг, я слег с гриппом, не смог пойти на хоккейный матч и смотрел его по телевизору, закутанный в одеяло на диване. Ги Лафлёр за своей синей линией перехватил неточный пас бостонцев и помчался с развевающимися волосами через центр площадки под рев трибун, от которого сотрясался весь стадион «Форум». «Ги! Ги! Ги!» Лафлёр обошел двух защитников, обманным движением заставил вратаря плюхнуться на лед и вот-вот уже должен был коронным своим бэкхендом… Но тут опять Мириам завела свое:
— Знаешь, а ведь, чтобы работать внештатно, мне вовсе не нужно твоего разрешения.
— Как же он мог так промазать по пустым воротам!
— Мне жизнь дана вовсе не для того, чтобы подбирать за тобой грязные носки и мокрые полотенца, водить детей к зубному и хлопотать по хозяйству, а в промежутках врать по телефону, будто тебя нет дома, если тебе нежелателен этот звонок.
— Три минуты! Всего три минуты до конца периода!
За воротами Милбери налетел на Шатта и повалил его, но тут Мириам заслонила собой экран.
— Я требую внимания, — отчеканила она.
— Ты права. Тебе не нужно моего разрешения.
— Еще я хочу извиниться за то, что я ляпнула насчет норкового манто. Ты этого не заслужил.
Черт! Черт! Черт! А я ведь сходил и купил его как раз в то самое утро. На Сен-Пол-стрит.
— Сколько стоит эта
— Четыре тысячи пятьсот. Но налог можно сбросить, если будете платить наличными.
Сняв с руки часы, я положил их на прилавок.
— Я готов заплатить три тысячи долларов, — сказал я, — но это предложение действительно в течение трех минут.
Мы стояли, смотрели друг на друга, и, когда три минуты истекли, он сказал:
— Не забудьте часы.
— Да возьму я, возьму его.
К счастью, манто было все еще спрятано в шкафу у меня в офисе. Его можно было вернуть.
— Тебе не надо было так шутить. Фи! Норковое манто! — выговаривал я Мириам. — Как я был оскорблен в тот момент! Никогда бы себе такого не позволил.
— Но я же ведь извинилась.
Так Мириам вернулась к работе на радио Си-би-си — стала изредка брать интервью у писателей, пустившихся в странствия, чтобы сбывать свои книги. Я это никак не поощрял, зато друг лесов и враг не поддающихся гниению полиэтиленовых пакетов Герр Профессор Хоппер-Гауптман всячески приветствовал.
— С кем это ты так долго болтала по телефону? — спросил я ее как-то вечером.
— А, это Блэр услышал мое интервью с Маргарет Лоуренс и позвонил сказать, какое оно интересное. А тебе оно как?
— Я собирался послушать запись вечером.
— Блэр говорит, что, если я сделаю серию из десяти канадских писателей, он обязательно найдет в Торонто, куда ее пристроить.
— Во-первых, в Канаде нет десяти писателей, во-вторых, в Торонто можно пристроить что угодно. Прости. Я этого не говорил. Слушай, а поработай-ка с Макайвером! Напомни ему о временах, когда он читал в магазине Джорджа Уитмена в Париже. Спроси, где он крадет свои идеи. Нет. Наверное, они у него свои. Больно уж скучные. Я что-нибудь не то сказал?
— Да нет, ничего.
— Я послушаю пленку после обеда.
— Знаешь, лучше не надо.
Именно Мириам настояла, чтобы Майкл продолжил образование в «Лондон скул оф экономи».
— Да ведь он из Лондона вернется законченным снобом. А чем тебе нехорош Макгилл?
— Ему надо временно пожить от нас отдельно. Ты деспот, а я извожу его своей заботой. Еврейская мамаша, и хоть ты тресни.
— Это Майк так сказал? Как он посмел?
— Это я так говорю. У тебя слишком длинная тень. И ты слишком большое удовольствие получаешь, когда удается забить его аргументацией.
— Значит, в ЛСЭ?
— Да.
Честно говоря, сам-то я еле среднюю школу закончил, аттестат получил сплошь троечный и жутко завидовал одноклассникам, которые с легкостью поступили в университет. В те добрые старые времена прием евреев в Макгилл был ограничен. Чтобы нашего брата приняли, надо было иметь сумму баллов на уровне семидесяти пяти процентов, тогда как
В ЛСЭ Майк познакомился с Каролиной, и когда мы прилетели в Лондон навестить его, оказались приглашенными на обед в дом ее родителей, живших в шикарном Болтонсе. Выяснилось, что Найджел Кларк — известный адвокат, «советник королевы», а его жена Вирджиния эпизодически пописывает в глянцевый журнал «Татлер» статейки по садоводству. Я был так взволнован (или напуган, как считала Мириам), что заранее причислил их обоих к снобам и злостным антисемитам — из тех, чьи предки (наверняка упомянутые в «Дебретте»[336]) были заговорщиками, заодно с герцогом Виндзорским собиравшимися в тысяча девятьсот сороковом году установить в Соединенном Королевстве нацистский режим. Проведя свое расследование, я обнаружил, что загородное имение семейства Кларков расположено неподалеку от деревни Иглшем, в Шотландии.
— Надеюсь, ты понимаешь, — сказал я Мириам, — что это как раз то место, где в сорок первом году приземлился Рудольф Гесс.
— Вирджиния звонила, сказала, что форма одежды будет повседневная, но я все равно купила тебе галстук на Джермин-стрит. Тебе для справки: пишется Д, Ж, Е, Р, М, И, Н.
— Я же не ношу галстука.
— Нет, носишь. Еще она спрашивает, не надо ли проследить, чтобы на обеде не было какой-нибудь еды, которая нас не устраивает. Как мило, правда же?
— Нет, не мило. Потому что в подтексте вопрос: настолько ли вы правоверные евреи, что не едите свинину?
Найджел встретил нас не только без галстука, но и без пиджака, в спортивной рубашке и кардигане с протертым локтем, а импозантная Вирджиния была в мешковатом свитере (мы бы о таком сказали
