«затрапезный») и неглаженых штанах. «Понятно, — подумал я. — Для выходцев из колоний оделись похуже. Даю себе установку: мясо руками не рвать!» Втайне от Мириам — да не просто втайне, но и в нарушение данного ей торжественного обещания — я забежал в какой-то бар в Сохо и хорошенько вооружился, от души приняв на грудь шотландского виски, поэтому, когда за столом я освоил второй бокал шампанского «маркс и спенсер», меня потянуло над присутствующими слегка поизмываться. Заменяя собой отца, я принялся рассказывать о его подвигах в рядах монреальских стражей порядка. Например, о том, как они привязали преступника к капоту машины, словно пойманную дичь. Рассказал про Иззины методы дознания. О привилегиях, которые предоставляли ему в борделях. Меня, однако, ждало разочарование: Вирджиния над моими историями хохотала до слез и требовала еще, а Найджел перемежал их пикантными анекдотами из бракоразводных дел, которыми ему приходилось заниматься. Так что снова я все понял неверно, однако, вместо того чтобы подобреть к Кларкам, такой продвинутой парочке, я напрягся, обидевшись за провал своей задумки, и Мириам, как всегда, пришлось меня прикрывать, пока я наконец не перестал дуться.
— Мы в совершеннейшем восторге от вашего чудесного сына, — сказал Найджел. — Надеюсь, вы не станете препятствовать тому, чтобы он женился на девушке иной веры.
— Мне бы это и в голову не пришло, — солгал я.
Потом Найджел пригласил меня поехать вместе с ним в Шотландию, ловить в реке Спей дикого лосося. Остановиться предполагалось в Талкан-Лодже, месте буколическом и легендарном.
— Да я и с удочкой-то не знаю, как управляться, — сказал я.
— Понимаете, — подхватила вдохновенная Мириам, — когда Барни был мальчишкой, он удил в грязной луже, причем вместо нормальной удочки у него была ветка, отломанная от ближайшего дерева, а леску он делал из веревки, которой в лавке обвязывают покупки.
Очарованная Вирджиния положила ладонь на руку Мириам.
— Вы обязательно должны пойти со мной на цветочное шоу в Челси, — сказала она.
Когда мы вернулись в Монреаль, на нашем автоответчике среди множества других было три сообщения от Блэра. Дескать, в следующую среду мы приглашаемся на ланч в Университетский клуб.
— Сходи ты, — поморщившись, сказал я Мириам.
Кейт удивилась:
— Как ты так радостно позволяешь маме столь часто встречаться с Блэром?
— Кейт, какая ты глупышка! Наш брак — это скала!
8
А вот это вы бросьте. Я не хочу, чтобы у кого-то даже на минуту возникла мысль, будто у Мириам с Блэром Хоппером Гауптманом была интрижка. Ей хорошо было в его обществе — и это все. Возможно, ей льстило его внимание, но не больше. Я единственный, по чьей вине распался наш брак. Не отозвался на угрожающие сигналы, настолько громкие, что пробудили бы и деревенского дурачка. Да и грешил я.
Где-то я читал, что волки, предъявляя права на определенную территорию, метят ее границы, предупреждая нарушителей, чтобы не совались. Я делал нечто аналогичное. Я был по гроб жизни пришиблен тем, что такая умная и красивая женщина, как Мириам, вышла замуж за такого, как я. Поэтому, боясь потерять ее, я превращал ее в свою пленницу, методично устраняя всех друзей, которые у нее были до нашего знакомства. Когда она приглашала бывших коллег по Си-би-си к нам домой, я каждый раз вел себя ужасно. Впрочем, нельзя сказать, что моя язвительность была совсем уж неоправданной. Чуть не лопаясь от собственной непогрешимости, эти интеллектуальные хомячки с «народного радио» смотрели на меня сверху вниз, как на алчного телевизионного
— Тебе что, обязательно было целый час сидеть, непрестанно зевая?
— Ты мне скажи: он был твоим любовником?
— Барни, ты меня поражаешь. Спрашиваешь о том, что если и было, то в другой жизни, до нашей встречи!
— Я не хочу больше видеть его за этим столом!
— Что ж, поправь меня, если я ошибаюсь, но, насколько мне известно, ты до меня был женат дважды.
— Да, но только ты у меня глава семьи.
Мне не удалось этим вызвать появления ямочек у нее на щеках. Мириам лишь отмахнулась, она была расстроена.
— Кип сказал, что Марту Хансон — при мне она была простым корректором и даже не очень хорошим — скоро назначат главой художественного вещания.
— И что?
— В будущем мне придется любые свои начинания согласовывать с ней.
А в другой раз только мы включили новости по Си-би-си-ТВ, смотрим, там новая какая-то девица вещает из Лондона.
— Глазам своим не верю, — ужаснулась Мириам, — это же Салли Инграмс. Я сама ее на работу с улицы взяла!
— Мириам, только не говори мне, что ты хочешь стать телерепортером.
— Нет. Наверное, нет. И Салли, я уверена, хорошо будет с этой работой справляться. Просто меня иногда расстраивает, что все, кого я там знала, заняты интересным делом.
— А ты не считаешь, что родить и воспитать троих замечательных детей — это тоже интересное дело?
— Вообще-то да, но бывают дни, когда я так не считаю. В наше время это стало как-то не очень престижно, правда?
Пока дети еще жили дома и нуждались в постоянной поддержке Мириам, наши мелкие размолвки случались редко и заканчивались, как правило, объятиями и смехом, да и в постели мы оставались страстными любовниками. Впрочем, сейчас, когда все подряд безудержно предаются эксгибиционизму и самовосхвалению, я предпочту немодную сдержанность и скажу только, что с Мириам я делал в постели вещи, которых не позволял себе ни с кем другим, и полагаю, что она тоже. После того как последний из нашего выводка покинул гнездо, свое вступление в пору новой для нас свободы среднего возраста мы отметили тем, что чаще стали баловать себя заграничными поездками, но на Мириам начали вдруг нападать приступы уныния и неудовлетворенности возможностями ее внештатной работы, кроме того она нет-нет принималась казнить себя за бездарность. По глупости своей я недооценивал эту проблему. И конечно же в свойственной мне придурковатой манере только отмахивался — дескать, ладно тебе, это пройдет: шалости менопаузы.
Майкл женился, а Савл переехал в Нью-Йорк. И вот однажды, перед тем как заняться любовью в туристском отеле с видом на Гранаду и половину Андалусии, я говорю:
— По-моему, ты забыла про свой колпачок.
— Он мне уже не нужен, но ты-то — конечно! Ты можешь еще иметь детей.
— Мириам, бога ради.
