— Она дрянной водитель. А у них там сегодня утром был дождь со снегом. Вдруг она попала в аварию?
— Она пошла в кино. Или обедает с подружками. Слушай, давай немного поработаем.
И только в пять утра (по лондонскому времени) трубку сняли. Голос я узнал сразу.
— Макайвер, мерзавец, какого черта ты там делаешь?
— Кто говорит?
— Кто-кто… конь в пальто! Барни Панофски, вот кто, и сию же секунду дай мне Мириам.
Смех на заднем плане. Звон бокалов. Наконец она подошла.
— О господи, Барни, ты почему еще не спишь в такой час?
— Ты не представляешь, как я переволновался. Ты же сказала, что будешь вечером дома!
— Да ведь у Ларри Кифера день рождения. Он всех нас пригласил на ужин, а потом я позвала ребят выпить на сон грядущий.
— Я звонил раз десять, не меньше. Почему ты мне не позвонила?
— Я думала, ты уже спишь.
— А Макайвер там откуда взялся?
— Он старый приятель Ларри.
— Не верь тому, что он будет обо мне говорить. Ни одному слову его не верь. Он патологический лгун.
— Барни, у меня тут полный дом гостей, мне очень неловко. Ложись спать. Поговорим завтра.
— Ноя…
— Извини, — произнесла она напряженно, — я забыла. Как же я так? Чикаго сегодня победило Детройт. Три: два. Бобби Халл забил две шайбы. Так что общий счет серии теперь ничейный.
— Да я же не поэтому звоню. Плевать мне на их счет. Я потому, что с тобой…
— Спокойной ночи, — сказала она и повесила трубку.
Я решил пару часиков подождать и перезвонить снова — якобы извиниться, а на самом деле убедиться в том, что она осталась одна. К счастью, поразмыслив здраво, я счел эту идею порочной. Но все равно я был в ярости. Как веселился там, должно быть, этот мудак Макайвер! «Ты хочешь сказать, он звонил тебе из Лондона, чтобы узнать хоккейный счет? Ну он дает дрозда!»
Удача то улыбалась Хайми, то грозила ему разорением, но всегда он жил как принц крови. Почти каждый вечер мы посещали «Каприз», «Мирабель» или «Белого слона». Поскольку компания состояла из нас двоих, все внимание Хайми было обращено на меня, и он был очарователен — прирожденный рассказчик, обаятельный и неутомимый. Но если за соседним столиком обнаруживалась какая-нибудь голливудская шишка, он съеживался, превращался в просителя и произносил перед досадливо кривящимся болваном одну и ту же затверженную речь о том, как было бы чудесно поработать с ним вместе, или (в другом варианте) о том, как гениален был его (шишки) последний, недооцененный, недопонятый фильм. «И я говорю так не только потому, что это вы меня слушаете!»
За пару дней до того, как Мириам должна была наконец прилететь в Лондон, я попытался всерьез поговорить с Хайми, но это было ошибкой.
— Она очень ранима, поэтому ты уж, пожалуйста, сделай над собой усилие, постарайся не быть вульгарным.
— Да, папочка!
— А насчет твоего последнего «открытия», этой идиотки Дианы… Давай договоримся, что, пока Мириам здесь, она не будет обедать с нами.
— Так… Ну а если, скажем, сидим мы в ресторане и мне надо сделать пи-пи. Прикажешь руку поднимать и спрашивать разрешения?
— И воздержись от скабрезных голливудских сплетен. Они на нее тоску наводят.
Но оказалось, мои опасения насчет того, как Мириам воспримет Хайми, были излишни. Едва увидев его в первый раз за обедом в «Белом слоне», она пришла от него в восторг. Мерзавец! — его шуткам она смеялась куда охотнее, чем моим. Она вспыхивала и расцветала. А самое удивительное, что малоприличные россказни про Бет Дэвис, Богарта (которого он называл Боуги) и Орсона Уэллса, упоминаемого просто по имени, слушала раскрыв рот. А я лишь таял от любви и глупо улыбался в ее присутствии, но был при этом явно de trop[69].
— Он говорил мне, что вы умная, — сказал Хайми, — но ни разу не сказал, какая вы красивая!
— Должно быть, он сам этого еще не заметил. Для него красив только тот, кому удастся хет-трик[70] или кто забьет решающий гол в овертайме.
— Зачем же выходить за него, когда вот он я — весь у ваших ног?
— А он что, сказал, что я выхожу за него замуж?
— Я не говорил. Клянусь. Я сказал, я
— Мириам, почему бы нам не пойти куда-нибудь перекусить вдвоем, пока этот
Перекусить? Они исчезли на целых четыре часа, и когда Мириам, сама не своя, в конце концов доплелась до нашей комнаты, язык ее не слушался, так что она еле добралась до постели. Ужин для нас был мной уже заказан в «Капризе», но мне не удалось стащить ее с кровати.
— Сходите с Хайми, — проговорила она, перевернулась на другой бок и снова задрыхла.
— О чем вы с ней болтали так долго? — спрашивал я потом приятеля.
— Да так… О том о сем.
— Ты напоил ее допьяна.
— Ты кушай, кушай
Наконец Мириам улетела назад в Торонто, а наши с Хайми бдения продолжились. Для Хайми адом были не другие люди, как для Камю [На самом деле это сказал Жан-Поль Сартр. —
— Вы, кстати, знаете, кто я?
Как-то раз дошло до такого, о чем и вспоминать тошно. В «Белый слон» зашел с группой поклонников Бен Шан. Когда-то Хайми приобрел рисунок Шана и теперь решил, что это дает ему право подсесть к чужому столу. Ткнул в Бена Шана пальцем и говорит:
— Когда увидите Клиффа, передайте ему от меня, что он скотина и стукач.
Клифф — естественно, имелся в виду Одетс: он сплоховал перед Комитетом по антиамериканской деятельности и назвал много имен.
Над столом нависла гробовая тишина. Шан невозмутимо сдвинул очки на лоб и, недоуменно вглядываясь в Хайми, спросил:
— А от кого, скажите, я должен ему это передать?
— Ладно, — стушевался Хайми, съежившись, будто из него выпустили воздух. — Не важно, забудем.
Он пошел прочь и в тот миг показался мне старым дурнем, пьяным и совсем сбитым с толку.
Наконец, несколько месяцев спустя, настал день, когда мы с Хайми уселись в просмотровом зале в Беверли-Хиллз и перед нами по экрану побежали титры. Читаю:
ФИЛЬМ СНЯТ ПО РАССКАЗУ БЕРНАРДА МОСКОВИЧА
Меня аж передернуло.
— Гад, сволочь! — заорал я, стаскивая Хайми за шкирку с кресла и что есть силы тряся. — Ты почему не сказал мне, что фильм делается по рассказу Буки?
— Щепетильный ты наш, — придя в себя, сказал он и ущипнул меня за щеку.
— Мало на меня и без того уже свалилось, так теперь все скажут, что я его посмертно
